Шрифт:
Закладка:
«Этот личный реванш оказался жестоким, – комментирует Ф. Тайяндье. – Маркиза де Кастри дорого заплатила за свои отказы Бальзаку, войдя в его библиографию. “Всё идёт в живот”, – гласит народная поговорка. У Бальзака всё шло в творчество. В романе содержится и политический подтекст. В образе главной героини Бальзак хотел показать траченную временем, холодную, эгоистичную аристократию, не способную понять, что времена изменились и ей самой суждено сойти со сцены»{225}.
Тем не менее маркиза не была бы сама собой, если б, делая одной рукой прощальный жест, другой не манила в ловушку очередную жертву. На сей раз в её силки попадётся доверчивый Сент-Бёв[76]. Что его ожидало впереди, можно только догадываться.
Когда чуть позже Бальзак напишет своего «Сельского врача» («Le Médecin de Campagne»), туда войдёт некая «Исповедь доктора Бенаси», в которой этот бедолага объяснял своё вынужденное затворничество желанием бежать от женщины, которая обманула его надежды:
«…Тут вся моя история. Ужасная история! Она повествует о человеке, который на протяжении нескольких месяцев наслаждался окружающей природой, яркими лучами солнца, необыкновенно живописным краем и вдруг потерял зрение. Да, милостивый государь, несколько месяцев блаженства, а потом ничто. Зачем было превращать мою жизнь в сплошной праздник?.. Зачем было называть меня несколько дней своим любимым, если она намеревалась отобрать у меня этот титул, единственный, к которому я стремился всей душой?.. Ведь она все скрепила своим поцелуем, этим сладостным и священным обетом… Воспоминания о поцелуе не стираются вовек… Когда же она лгала? Когда опьяняла меня своим взором, шепча имя, которое я дал ей, полюбив, и которое она приняла (Мари), или когда она односторонне, порвала договор, налагавший обязательства на наши сердца, договор, в силу которого наши помыслы сливались, и мы становились как бы одним существом. Так или иначе, но она солгала… Вы спросите, как же именно произошла эта страшная катастрофа?.. Да самым обычным образом. Еще накануне я был для нее всем, а наутро – ничем. Накануне голос ее был благозвучен и нежен, взор полон очарования, а наутро голос зазвучал сурово, взор стал холодным, манеры сухими; в одну ночь умерла женщина, та, которую я любил. Отчего это случилось? Не знаю… Несколько часов я был во власти демона мщения. Я был способен сделать ее предметом всеобщей ненависти, выставить на всеобщее обозрение, привязав к позорному столбу»{226}.
Кем был для великосветской дамы Оноре – этот «толстый малый… с живым взглядом, манерами аптекаря, осанкой мясника и жестами золотильщика»? Пожалуй, просто модным писателем с… «манерами аптекаря» и «осанкой мясника»… Вот так. Вроде, мелочь. Только как раз из-за такой вот «мелочи» и произошла Великая французская революция, выстроившая в очередь на гильотину сотни дворян с подобным снобизмом в головах. «Госпожа Гильотина» уравнивала всех…
А как же наш герой? Ему просто-напросто пришлось ненадолго закусить удила. Как говорят в таких случаях французы – полное вуаля…
Ну а тогда, сразу после случившегося, оставалось единственное: всё забыть! И наш славный Оноре (нет, он всё-таки напоминал побитого кутёнка) так и не решился из Женевы ехать прямиком в Париж. Трясясь в дилижансе, он много передумал, после чего неожиданно поменял свой маршрут. Сойдя с одного дилижанса, он пересел на другой, следующий… в Немур. Туда, где, как был уверен, его уже заждалась «преданнейшая из преданных» мадам де Берни. Bonjour, Лора, вот и я, твой верный Оноре! Заждалась?..
Мы не знаем, что сказал ей при встрече Бальзак, зато известно другое: Оноре подарил Лоре де Берни свою новую книгу – «Луи Ламбер». На первой странице романа было размашисто написано: «Et nunc et semper dilectae dicatum»[77].
– Лора, это тебе!
И упал ей на грудь…
Глава пятая
Я тружусь, словно лошадь Генриха IV, когда она не была еще отлита из бронзы…
К своим книгам я отношусь как султан, у которого столько детей, что он уже не помнит, кто от какой матери появился на свет.
Гениальное произведение редко не оставляет следа в душе того, кто его сотворил. Начинаемый как некое воспоминание о трудном детстве, «Луи Ламбер» на выходе неожиданно превратился в серьёзный философский труд, в котором элементы классического жанра оказались перемешаны с некой фантасмагорией, граничащей с проявлениями психических отклонений то ли у героя романа, Луи Ламбера, то ли, как не раз отмечали исследователи, у самого Бальзака. Откуда росли ноги сумасбродных перипетий, мы уже разобрали. Однако всему есть предел: Оноре окончательно выбился из сил. Даже близкие родственники писателя стали замечать, что с беднягой происходит что-то неладное. Что уж говорить о прочих, знавших романиста поверхностно…
Например, известный немецкий исследователь Александр Гумбольдт[78], будучи в Париже и занимаясь психическим здоровьем человека, попросил знакомого врача-психиатра показать ему настоящего сумасшедшего. Доктор[79], пойдя навстречу знаменитости, согласился. Одновременно с Гумбольдтом он пригласил в клинику и Бальзака, которого также интересовали вопросы психиатрии.
Следует заметить, Гумбольдт о приходе писателя ничего не знал. И когда в кабинет врача зашёл странно одетый, с улыбкой в пол-лица, весь растрёпанный и болтавший непонятно о чём молодой толстяк, учёному с одного взгляда стало ясно, что перед ним самый что ни на есть душевнобольной. История, рассказанная в своё время самим исследователем, достойна хорошего анекдота.
Впрочем, Гумбольдт и Бальзак быстро нашли общий язык и даже подружились (они оба посещали салон барона Жерара). Оноре поразила разносторонность знаний исследователя, и в благодарность за это он обессмертил Гумбольдта в одной из своих повестей в образе «прусского ученого, славящегося неистощимой беглостью речи»{227}.
На неадекватность в поведении Бальзака иногда аккуратно указывали его друзья, однако, дабы не обидеть товарища, делали это достаточно редко, считая, что тот «просто заработался». Хотя сам писатель больше доверял своему семейному доктору Наккару, который, щадя ранимую душу Оноре, не раз говорил своему любимцу:
– Всё нормально. Безумие всегда рыщет в дверях тех великих умов, которые функционируют чрезмерно…
Доктор Наккар, несомненно, оказался прав. Бальзак не был безумцем: он просто был гением! Как писал Оноре – не писал никто.
Однажды известный издатель Луи Мам приехал к Бальзаку в Саше, чтобы наконец-то забрать то, что, как надеялся, уже давно запылилось (ибо было не раз просрочено) – обещанную рукопись романа
