что за то время, пока её не было рядом, Оноре превратился в беспечного растяпу. Прошли те времена, когда романист вскрывал каждый конверт из сонма писем, приходивших на его имя. Когда это было! Писатель не общался с Зюльмой тысячу лет, его бесхозная корреспонденция зачастую отправлялась прямиком на растопку камина. Он настолько зарылся в собственной писанине, что не оставалось времени на чужие письма. И даже (прости, Зюльма, прости!), получив весточку от Верного Друга, у него не найдётся минутки хотя бы пробежаться глазами через строчку. Конверт так и пролежит на его письменном столе нераспечатанным.

А она всё ждала. И день, и два, и три… Неделю… вторую… Бесцельно бродила по Парижу и всё надеялась на долгожданную встречу, находясь (смешно сказать) в каком-то часе ходьбы от дома, где, как знала, творил Великий Писатель. Не дождалась. Оноре так и не удосужился пригласить Зюльму к себе.

Как бы жестоко ни прозвучало в адрес нашего героя, Бальзак просто перешагнул Зюльму Карро. Впрочем, можно и жёстче: Оноре растоптал чувства Зюльмы, оставив их высокие отношения в далеком прошлом. Запутавшемуся в работе и многочисленных делах, ему в тот момент было не до женщины по имени Зюльма. Зюльма, Зюльма… Ну да, когда-то она ему здорово помогла.

Но однажды Бальзак, уже больной, но по-прежнему обременённый долгами и прочими хлопотами, вдруг вспомнит о той, чьей преданности ему будет сильно не хватать, – о незаменимой Зюльме Карро. И, вспомнив, тут же потянется к перу, чтобы написать длинное и, по сути, исповедальное письмо. Немедленно, быстрее! – торопил он себя. То будет некое послание издалека, почти из неведомого мира, в котором романист постарается насколько можно загладить вину перед женщиной-альтруистом, любившей его, быть может, даже больше себя. Нет, он никогда не забывал милой Зюльмы, будет уверять Бальзак адресата, и до сих пор в трудные минуты не только вспоминает, но даже ведёт с ней долгие беседы. А ещё мысленно частенько просит у неё дельного совета. В общем, помнит её и любит. И будет помнить всегда!..

Муки совести извели Оноре. Кто-кто, но Зюльма Карро явно не заслужила того, как он с ней поступил. Ну а сама Зюльма… Благородная по своей природе, она никогда не держала на Бальзака обиды. Потому что знала его лучше других, в том числе все слабости и недостатки. Из всех чувств её переполняло только одно – чувство гордости за того, к творчеству которого когда-то оказалась причастна.

Ну а насчёт случившегося, корила себя Зюльма, она виновата сама, ведь Оноре предупреждал её в своих письмах, причём не раз, что, если он сильно загружен работой, отвлекать его не стоит.

Вот, к слову, что по этому поводу разъяснял Бальзак сестре Лоре в одном из писем к ней: «Я не способен подавать признаки жизни, ибо это означало бы то же самое, что побеспокоить литейщика в тот момент, когда он отливает колокол… Лора, мне необходимо жить, никому не протягивая руки»{219}.

В «Блеске и нищете куртизанок» автор напишет: «Со временем душа, непрерывно оскверняемая сделками с совестью, мельчает, пружины благородных мыслей ржавеют, петельные крючья пошлости разбалтываются и начинают вращаться сами собой… Три источника ужаса: разобщение с людьми, гробовая тишина и угрызения совести».

Бальзак, конечно же, страдал. Эти безжалостные муки совести – они не давали ему покоя! Так с этим грузом и жил, не находя спасения.

От угрызений совести может спасти… лишь сама совесть. Или, например, если её окончательно свести на нет. Скажем, взять и прихлопнуть тапкой. Той самой, что за минуту до этого прихлопнул надоевшую муху…

* * *

Маркиза де Кастри не сдавалась. Вообще, она вела какую-то собственную игру. Не понимая, что в конце концов происходит, Оноре совершает один опрометчивый поступок за другим: то неловко схватит даму за руку, то обнимет невпопад; а один раз умудрился… несильно ущипнуть. И каждый раз встречал мощный отпор. Ведя себя с «кавалером» довольно игриво, в то же время г-жа де Кастри словно очертила вокруг себя некую невидимую черту, зайти за которую означало бы её сильно рассердить. Всё это походило на какое-то спланированное издевательство. Эта женщина предпочитала только играть, но не действовать! И Оноре в хитроумной игре в кошки-мышки оказался отнюдь не кошкой.

Время шло, следовало определяться. Однако маркиза была настолько внимательна к своему визави, что Бальзак никак не решался обидеть её грубым словом или жестом. Он как будто чего-то стеснялся.

Ну а дама тем временем предложила съездить к озеру Бурже и в Шартрез. Потом сводила Оноре в казино, где познакомила со своими великосветскими друзьями. Именно там Бальзак свёл знакомство с известным банкиром Джеймсом де Ротшильдом, считавшимся крупным финансовым «кукловодом» своего времени.

«Клуб в Эксе, – пишет Грэм Робб, – стал вторым предостережением; Рафаэль де Валантен бывал там до Бальзака. По совпадению, дело происходило в том самом месте, куда героя “Шагреневой кожи” отправили поправляться врачи. И сходство не ограничивалось одной топографией. В Экс-ле-Бене еще один врач говорит Рафаэлю, что в “резком, чистом горном воздухе, будучи перенасыщен кислородом и пылким темпераментом, свойственным людям, созданным для больших страстей, он лишь усиливает процесс окисления, которое и так идет слишком стремительно”…»{220}

А по вечерам маркиза де Кастри заботливо ухаживает за больной ногой «кавалера» и даже собственноручно варит ему кофе по особому «бальзаковскому» рецепту. Их отношения зашли настолько далеко, что, склонный давать своим возлюбленным короткие и нежные имена, Бальзак называет Анриетту де Кастри более интимно: Мари. (Да-да, снова Мари!)

И это тоже сильно смущает. Повидавшая на своём веку немало, маркиза по-прежнему продолжала вести себя как девушка на выданье. Странно. И печально. Но ещё больше – непонятно. Чего добивается эта хитроумная маркиза?

Пока атаки на «цитадель» заканчиваются безрезультатно. Все неуклюжие попытки Оноре овладеть крепостью лёгким приступом оказывались тщетны; ни к чему не приводят даже обходные маневры. Так, в надежде растопить сердце жеманницы, Бальзак отправил маркизе любовное письмо Луи Ламбера Полине из своего нового романа. Но и это не сработало. А дорогие подарки, заказанные пылким возлюбленным из Парижа (туалетная вода, помада и несколько пар перчаток), произвели на даму тот же эффект, как если бы избалованной левретке подкинули кусок ливерной колбасы. К ухаживаниям романиста маркиза де Кастри по-прежнему оставалась равнодушной. Странно, очень странно…

Пришлось в который раз мобилизоваться. Прогуливаясь как-то вдоль озера и о чём-то оживлённо болтая, Оноре не выдержал и… поцеловал маркизу. И даже не в щёку – в губы!