class="p1">Сражение в разгаре. Кавалерия слов бьётся насмерть по всему фронту. Идут в штыковую глаголы; на флангах, прикрывая стройные ряды предложений, рубятся причастия. От истекающих кровью сражающихся к командирам и обратно снуют посыльные – союзы и предлоги; вдоль наступающих шеренг мечутся бодрые междометия. И так будет продолжаться до тех пор, пока из глубин тыла не покажутся главные силы – ожившие образы. С появлением их над полем боя грохочет громкое «ура!».

Часто во время сражения Император нервничает. Он резко вскакивает из-за стола, возбуждённо ходит по кабинету, а потом вновь бросается на походный барабан. Ах да, барабан! Без него тоже никуда. Кресло, обитое кожей, такое же старое, как и стол. Но ему везёт больше: иногда на его теле заменяют кожу. Вот тогда-то гул новенькой кожи не уступает настоящей барабанной дроби!

Но где же враг? Он всегда рядом. Противник коварен и жесток. И никогда не прощает слабости и расшатанных нервов. Чудище о трёх головах, имя которым Хаос, Суета и Недуг. Хаос и нагромождение отрывочных мыслей – это разъярённая толпа, способная свести Императора с ума. Отрывочные мысли, разрывающие голову пополам, требуют упорядочения. И главная задача полководца как раз состоит в том, чтобы обуздать этот Хаос, сделать послушным, податливым и… почти осязаемым – как мягкая глина в руках опытного скульптора. Толпа всегда управляема, если сталкивается с сильным вожаком.

А вот чтобы справиться с Суетой, её ещё нужно разоблачить; лишь после этого можно расправиться с диверсантами и паникёрами. Суета опасна. Если она вызвана неожиданным появлением кредиторов, тогда приходится вынужденно отступать, чтобы через день-другой занять покинутые накануне высоты.

Страшнее всех Недуг. Любая болезнь коварна и непредсказуема. Она налетает внезапно, без предупреждения, как правило, из засады. Лучше, если ударяет в лоб; самые неприятные удары с тыла. Фланговые вылазки жестоки и кровавы. Именно непредсказуемость врага во время боя заставляет Императора постоянно быть начеку.

Чем отчаяннее положение на переднем крае, тем чаще полководец покрикивает на Маршала, бьёт по щекам Полковника, переламывает в отчаянии перья. Бой – дело серьёзное, не терпящее телячьих нежностей и сюсюканий. Это не пансионат для благородных девиц, это – сражение! Пусть отступают слабаки. Прерогатива сильных – побеждать!

Теофиль Готье: «…Усевшись за стол в своей монашеской рясе, среди ночной тишины, он оказывался перед белым листом бумаги, на который падал свет от семисвечника, направляемый зеленым абажуром, и брал в руки перо, он забывал обо всем на свете, и тут начиналась борьба, более страшная, чем борьба Иакова с ангелом, борьба между идеей и формой ее выражения. Из этих еженощных сражений он к утру выходил измученным, но победившим, и, хотя очаг угасал и воздух в комнате становился прохладным, голова его дымилась, а от тела поднимался едва заметный глазу пар, как от лошадиного крупа в зимнюю пору. Иногда целая ночь уходила на одну-единственную фразу; он хватал ее, перехватывал, выгибал, мял, расплющивал, вытягивал, укорачивал, переписывал на сотню ладов, и – удивительное дело! – необходимую, бесспорную форму он находил, только исчерпав все приблизительные; бывало, разумеется, что металл тек со слишком большим напором и слишком обильной струею, но очень мало есть страниц в сочинениях Бальзака, кои оставались бы тождественными черновикам»{235}.

Но вот и у Императора сдают нервы. Приходится всё бросать и брести за помощью. Его Главный лейб-медик – фарфоровый кофейник с императорским вензелем на белоснежных боках. Доктор всегда утешит и окажет необходимую помощь. Но главное, даст бесценную микстуру – кофейный напиток, сравнимый разве что с волшебной амброзией. Кофе — это жизнь, новые силы, бодрость тела и духа. Кофе – «горючее» самого Императора, способное ослабить нервный пыл и восстановить расстроенные мысли. Были мгновения, когда в разгар боя не помогало и это снадобье. Он уже пытался найти замену напитку, пробовал привезённый кем-то из Англии расхваленный по всему миру чай. Но чай – ничто в сравнении с его амброзией, детские игрушки!

Друзья предлагали и другое. Проказник Эжен Сю уверял, что лучше кокаина может быть… много кокаина. И Оноре пару раз даже его попробовал: отвратительно! Всё, о чём рассказывал Эжен, оказалось всего лишь злой шуткой, не более. Испробовав «отраву», на следующий день он едва пришёл в себя.

Аврора Дюдеван хотела приучить Оноре к кальяну – тоже чепуха! Аврора… Аврора… Такой же полководец ночной тьмы. То ли женщина, то ли мужчина по имени Жорж Санд, которую Бальзак в шутку называл «братец Жорж». Кружит головы несчастным влюблённым в неё, для которых она то ли друг, то ли любовник(-ца)… А, может, нежное дитя?..

К слову, у Бальзака было довольно трепетное отношение к Санд. «В ее душе, – писал Оноре, – нет ни одной мелочной черты, ничего от той низкой зависти, которая омрачает столько современных талантов. В этом она похожа на Дюма. Жорж Санд – самый благородный друг, и я с полным доверием советовался бы с нею в минуты затруднений, как правильно поступить в тех или иных обстоятельствах; но, мне кажется, ей недостает критического чутья, по крайней мере при первом впечатлении; она слишком легко поддается внушению, не отстаивает твердо свое мнение и не умеет побивать доводы, выставляемые противником в подтверждение его правоты»{236}.

Так вот, о кофе. Кофе – совсем другое дело! Как пишет публицист Альфред-Франсуа Неттман, у Бальзака «было пристрастие к своему кофе, обладавшему несравненным ароматом, к кофе, который, по его словам, умеют готовить только в его доме»{237}.

«Кофе проникает в ваш желудок, и организм ваш тотчас же оживает, мысли приходят в движение, словно батальоны Великой Армии на поле битвы. Сражение начинается» (О. де Бальзак).

Действительно, у писателя имелся собственный рецепт приготовления этого «успокаивателя нервов». Во-первых, любимый напиток, которым Оноре восстанавливал силы, представлял из себя некую смесь, состоявшую из мокко, бурбона (арабики) и кофе с Мартиники; во-вторых, он лично покупал составляющие своего напитка в разных магазинах, в каждом из которых всегда был желанным гостем. И в-третьих, при заваривании кофейник не убирался с огня до тех пор, пока его содержимое не прокипит несколько минут (что, как известно, для истинных ценителей кофе является самой «фатальной» ошибкой!). Кипятить кофе несколько минут рекомендовал французам известный химик Жан Шапталь[80], и Бальзак эту идею учёного полностью поддерживал.

Леон Гозлан[81] вспоминал: «…Кофе Бальзака должен бы войти в поговорку. Не думайте, что кофе Вольтера мог оспаривать у него пальму первенства. Какой цвет! Какой аромат! Бальзак варил его самолично, во всяком случае, всегда