Шрифт:
Закладка:
Эдмон Верде: «С часу пополудни до шести – снова работа, только работа. Потом он съедал весьма легкий обед, выпивал рюмочку вина вувре, которое очень любил и которое имело свойство поднимать у него настроение»{249}.
Так и есть, хороший обед расслабляет; глаза, утомлённые за день, постепенно начинают слипаться. В этот момент Оноре будто под гипнозом: откинувшись на небольшую подушку, он то ли спит, то ли бодрствует. Хотя на самом деле (и это знает даже Огюст) Бальзак, конечно же, не спит. Расслаблено лишь тело, но не мозг, который, подпитанный мощными дозами глюкозы, фосфора и витаминов, активен как никогда. Мозг – единственная часть тела, которая не требует никакой передышки; наоборот, он, как разогнавшийся конь, который никак не может сбавить темпа, стараясь взять один барьер за другим.
Такие минуты самые приятные. Ведь никто, кроме Оноре, даже не догадывается, что именно тогда в его неуёмной голове и рождается самое главное – сюжеты его будущих романов. И тут же, словно по какому-то волшебству, эти сюжеты обрастают новыми героями, только что рождёнными в недрах мозговых извилин. Вотрен, Растиньяк, Гобсек – каждый из них появился благодаря нечеловеческим усилиям бальзаковского мозга. И, едва заявив о себе, эти герои оказываются в объятиях внимательного акушера – их автора. Далее каждого следовало одеть, обуть, наделить определённым характером и окружить соответствующей обстановкой. И лишь потом…
Что будет потом, Оноре, как правило, уже не волновало: потом будет потом. Время близится к восьми вечера. Пора спать, basta! Всего четыре часа крепкого сна (а спал Бальзак всегда крепко) после почти суточного умопомрачительного марафона… И так день за днём, ночь за ночью. Сутки… недели… месяцы… Что за жизнь?! – воскликнул бы любой, окажись он на месте Оноре. И, безусловно, оказался бы прав: подобную добровольную каторгу просто невозможно выдержать. Это смерть для любого. Но только не для Бальзака!
Настоящая жизнь Оноре только здесь, за письменным столом. Кипы бумаги – белоснежно-нетронутые и исписанно-измазюканные. Ворох писчих перьев. Один-два канделябра с зажжёнными свечами. Письменный прибор, вернее – два: дорогой малахитовый и обычный рабочий за несколько су, купленный у старьёвщика. Чуть в стороне – кофеварка…
Мир некоего чудака в сутане – то ли монаха-одиночки, то ли окончательно сбрендившего клиента доктора Моро. В округе его мало кто знает, потому что практически никогда не видит. Да и знакомые относятся к Оноре, как он того заслуживает, называя «чудаком со странностями». Но мало кто догадывался, что «чудака» постепенно начинал узнавать сначала весь Париж, потом вся Франция, а ещё через какое-то время – и весь мир. Позже все эти знакомые будут сильно удивляться: как же так, ведь это чудаковатый парень жил совсем рядом, буквально бок о бок с ними – и вдруг такая слава?..
Откуда всем им было знать, что уникальный человек – он тот же чудак, но только… с точностью до наоборот. Он – гений.
* * *
Постепенно к Бальзаку приходит достаток. В это время писатель расплачивается с многими кредиторами, подписывает выгодные контракты с издателями; однако окончательно вылезти из долгов не помогают даже щедрые гонорары (как говорится – по приходу и расход). Как только у него появляются деньги, Бальзак-трудяга тут же превращается в Бальзака-мота, прожигателя жизни, обожающего шик, расточительные званые застолья, дорогие (зачастую – никчемные!) покупки и прочие разорительные траты.
«Будьте осторожны с господином де Бальзаком, он весьма легкомысленный человек», – обронил однажды в адрес писателя его хороший знакомый барон Джеймс Ротшильд[83]. (А уж скряге-миллионеру можно было доверять.)
Тем не менее все только и говорят о том, что Бальзак обзавёлся очередной тростью. На этот раз – с золотым набалдашником и бирюзой, ставшей пищей для многочисленных сплетен не только среди парижских обывателей, но и жителей европейских столиц.(Сколько этих разнесчастных тростей (а также жёлтых кожаных перчаток!) было у Оноре, он, пожалуй, не сказал бы и сам. Ну не мог он без всего этого!
«…Если во время своих путешествий вы услышите, что я обладаю волшебной тростью, которая убыстряет бег коней, раскрывает ворота замков, отыскивает алмазы, не удивляйтесь, а посмейтесь над этим вместе со мною, – писал Бальзак Ганской. – Никогда еще с таким увлечением не выставляли напоказ хвост собаки Алкивиада!»{250}
Однако деньги утекали, как в песок вода; за спиной писателя постоянно слышалось тяжёлое дыхание нетерпеливых кредиторов. Приходилось работать до изнеможения. За ночь была написана новелла «Обедня безбожника» («La Messe de l’Athée»); в три дня – «Дело об опеке» («L’Interdiction»)! «Отдых мне необходим, полный отдых медведя в берлоге»{251}, – напишет он в одном из писем.
Загруженный работой и спасаясь от кредиторов, Бальзак съезжает с улицы Кассини, найдя удобную «берлогу» на рю Батай[84]; и лишь самые близкие ему люди знали, что там его можно было найти под именем «вдовы Дюран». Именно в том домишке друзья писателя впервые увидят на Оноре знаменитую монашескую рясу, перехваченную у пояса верёвкой…
* * *
За громкой славой всегда тянется шлейф нежелательных последствий – например, втягивание знаменитости в какую-нибудь авантюру. Самой популярной из многочисленных ухищрений является попытка познакомиться. Чаще – со стороны поклонниц; отсюда и многочисленные письма, в том числе с предложениями завязать знакомство.
Фортуна сыграла с Оноре очередную шутку, заставив навсегда запомнить одну дату: 28 февраля 1832 года. Вряд ли знакомая гадалка хоть раз намекнула клиенту на это число, но, сопоставив факты, писатель запомнит эту дату навсегда.
Как мы помним, в начале 1832 года Бальзак находился в страстном ожидании поближе познакомиться с той, которая его потом жестоко разыграла и обидела: с маркизой де Кастри. После того как между ними началась переписка, Оноре нетерпеливо ожидал приглашения от маркизы навестить её. И вот наконец-то! 28 февраля он получает заветное письмо с приглашением. Бальзак пребывает в радостном возбуждении. Выждав немного, он хватает перо, бумагу и пишет ответ, в котором уверяет, что спешит принять «великодушное предложение, рискуя благодаря личному знакомству так много проиграть в ваших глазах».
Стоит ли говорить, что все последующие дни до предстоящей встречи Оноре ни о чём другом не
