Шрифт:
Закладка:
В нынешнем своем виде эти фрески представляют лишь иконографический интерес. Лучшей сохранностью отличаются, к счастью, весьма примечательные фресковые росписи на стенах и столбах лестниц, ведущих на хоры собора. Здесь, в обширном цикле сцен, обнимающем не менее 130 фигур, изображены охоты, ловы, потешные бои, игры скоморохов, мимов, акробатов, плясунов – и забавляющиеся всем этим царственные и придворные зрители. Долгое время в этом видели изображение княжеских забав Киевского двора. Н. П. Кондаков[327] доказал неопровержимо, что «содержание лестничных фресок Киево-Софийского собора взято исключительно из древности византийской, и никакого прямого отношения к древнерусскому быту не имеет». Фрески изображают игры и примерные охоты на византийском ипподроме в присутствии императора и императрицы. Не только Ярославу, посетившему Византию и присутствовавшему на представлении в ипподроме, были знакомы эти заморские игры. Некоторые из них, по крайней мере, а именно те, где выступали бойцы, изображавшие зверей и одетые в звериные шкуры («коза», «медведь» и т. д.), у самих греков слыли «готфскими играми». Готфами же в Константинополе называлась долгое время целая группа народов, в состав которых входили и славяне. Таким образом, к киевским славянам, к их «скомрасямъ и русалiямъ» некоторые из изображенных игр могли иметь довольно близкое отношение и встреча с этими фресками в Киеве не есть что-то совсем случайное. Еще менее случайными казались бы они нам, если бы мы лучше знали украшение русского дома XI века, подражавшее, конечно, украшению византийского дома того времени. Но фрески Софийских лестниц до сих пор остаются единственным памятником такого рода. Отсутствие других памятников не позволяет установить с точностью их относительное художественное значение. Перед нами, по всей вероятности, пример той «живописной скорописи», которая была унаследована Византией от эллинистического искусства и служила дополнением к драгоценному и к монументальному украшению византийского дома, а иногда и византийского храма.
Фрески Софийских лестниц служат как бы наглядным доказательством того тяготения к Византии, которое было такой характерной чертой киевской культуры XI–XII веков. У Ярослава и последовавших за ним князей велико было желание сделать Киев вторым Константинополем. Литературные источники того времени свидетельствуют, что это желание было отчасти осуществлено. Недаром же Киев прослыл тогда aemula sceptri Constantinopolitani et clarissimum decus Graeciae[328]. столетие от 1050 до 1150 года было эпохой всяческого процветания Киева. Писатель XI века Дитмар Мерзебургский называл Киев чрезвычайно большим и крепким городом, насчитывавшим около 400 церквей и 8 рынков[329]. «Пользуясь приливом туземных и заморских богатств в Киев и другие торговые и административные центры, господствующий класс создал себе привольную жизнь, нарядно оделся и просторно обстроился в городах. Целые века помнили на Руси о воскресных играх киевского князя, и доселе память о них звучит в богатырской былине, какую поет олонецкий и архангельский крестьянин. Материальное довольство выражалось в успехах искусств, книжного образования. Богатства привлекали заморского художника и заморские украшения жизни. За столом киевского князя XI века гостей забавляли музыкой. До сих пор в старинных могилах и кладах южной Руси находят относящиеся к тем векам вещи золотые и серебряные, часто весьма художественной работы»[330].
В числе этих предметов украшения часто находят и произведения того искусства, которое было наиболее заостренным выражением византийской любви к драгоценностям, – перегородчатые эмали. Собрание Ханенко в Киеве и перешедшая в руки Пирпонта Моргана знаменитая русская коллекция эмалей Звенигородского насчитывают большое число эмалей, найденных в Киевской области. Можно считать доказанным в настоящее время, что большинство найденных в России эмалей было изготовлено в России, лишь с небольшими утратами в стиле и мастерстве исполнения. Дальтон предполагает, что они были сработаны в придворных мастерских киевского князя, едва ли менее следовавшего примеру византийских императоров, чем норманнские короли в Палермо[331].
О нахождении при Киевском дворе многочисленных художников свидетельствует и горячая строительная деятельность киевских князей. Не прошло четверти столетия со времени окончания Софийского собора, как в 1073 году Святославом II была заложена другая «великая» церковь – Печерского монастыря. В 1083 году было приступлено к ее украшению драгоценными мраморами, мозаиками, фресками, иконами, и через шесть лет – в 1089 году – эта «великая» церковь была освящена. В 1108 году великий князь Святополк-Михаил построил и украсил Златоверхий Михайловский храм. В 1140 году Всеволодом Ольговичем была сооружена и расписана фресками церковь монастыря во имя св. Кирилла Александрийского. В том же XII веке при Владимире Мономахе была перестроена и расписана фресками древняя церковь Спаса на Берестове. Этот список княжеских сооружений, конечно, дополняли многочисленные церкви, выстроенные, по примеру князей, иждивением людей денежных и придворных.
Немного уцелело в настоящее время из былого художественного убранства киевских церквей XI–XII векаов. Более всего приходится оплакивать полную утрату мозаик и живописи, украшавших «великую церковь» Печерского монастыря[332]. Фрески Спасо-Берестовской церкви, исполненные в начале XII столетия[333], также не дошли до нас в первоначальном виде. Мы видим теперь на их месте роспись, исполненную в 1644 году, при Петре Могиле. Остаются фрагменты украшений, сохранившиеся в Михайловском соборе и Кирилловском монастыре. Еще в XVII веке, по свидетельству посетившего тогда Киев архидиакона Павла Алеппского[334], в апсиде Михайловского собора можно было видеть мозаичное изображение Богоматери-Оранты, под ней – таинство Евхаристии и ниже в несколько рядов лики святителей. До настоящего времени уцелел только средний пояс с изображением Евхаристии. На внутренних стенах столбов алтарной арки сохранились изображения великомученика Дмитрия и архидиакона Стефана. На наружных – в 1888 году открыты фрески, изображающие Благовещение, Захарию, Самуила, двух святителей и двух мучеников. Наиболее значительным из этого является мозаика Евхаристии.
Церковнославянская надпись над ней в отличие от греческих подписей в Софийском соборе служит, по мнению некоторых исследователей, доказательством, «что если искусство и здесь, как в киевской Софии, было византийское, то мастерство уже было русское и самая мозаика должна была быть исполнена отчасти киевскими учениками греков»[335]. Сравнивая мозаики софийские с михайловской мозаикой, А. В. Прахов[336] писал: «Сравните апостолов, подходящих справа к Иисусу Христу с чашей. Вы неминуемо отдадите предпочтение михайловскому изображению: сколько естественности в движении и выражении благоговения в первой наклоненной фигуре, сколько благородной грации во второй! Насколько фигуры выросли
