– Почему ты не говорил, что тебя так долго не будет? – пробормотала я.

Я не это хотела сказать. Я хотела сказать, что ничего другого у нас не будет – вот что я хотела сказать, и хотела, чтобы он мне возразил. Что сколько бы мы еще ни встречались, все так и будет продолжаться. Я буду отдавать ему все, о чем он просит, а он будет брать, ни от чего не отказываясь и в то же время не считая, что чем-то мне обязан. Я стану тешить себя надеждой, что наконец-то поймала его, а он так и будет отталкивать меня – не отвечать на сообщения, увиливать от вопросов, говорить: да я тут в Нью-Йорк съезжу, недель на шесть – так буднично, словно сообщает, что хочет пробежаться по магазинам или подумывает сменить зубную щетку.

– Почему да почему… Ты серьезно? – проговорил он. – И из-за этого ты тут слезы льешь? Ну, извини. Я не собирался тебя обманывать, если ты на это намекаешь.

– Так в чем же дело?

– Господи ты боже мой, Анна! Да это же безумие какое-то, как ты сама не понимаешь! Я ничего не собирался скрывать. Я постоянно в разъездах, ты сама знаешь. И не сказал тебе об этой командировке просто потому, что ты и так в последнее время вся на нервах и я никак не мог выбрать подходящий момент. Только и всего!

Он говорил спокойно, размеренно. Здравомыслящий человек, не то что я.

– Да и потом, Анна, – добавил он, – честно говоря, я думал, тебе сейчас вообще не до меня. У тебя же премьера на носу, разве нет?

– Премьера? Но ты же… ты же сам посоветовал мне отказаться! Я и на репетицию сегодня не пошла! Ты ведь сказал, что так лучше для меня самой!

– Что? – воскликнул он. – Нет, ну ты же не всерьез? Ничего я такого не говорил! И никаких советов не давал! Просто пытался донести до тебя, что, возможно, это не такая уж грандиозная трагедия, как тебе представляется, раз так получилось, что ты не сможешь выступать. Вот и все. Ну ты даешь! Хочешь верь, хочешь не верь – я просто пытался тебя утешить.

Я попыталась вспомнить, какие именно слова он тогда произносил, но не смогла.

– Ладно, – сказал Макс. – Давай рассуждать здраво. Никакой драмы тут нет. Не так уж долго меня и не будет.

Я представила себе его с женой, в каком-нибудь пафосном ресторане с потрясающим видом: они встречаются, чтобы окончательно уладить вопросы, связанные с разводом, мирятся, и он принимает решение переехать в Нью-Йорк.

– А ты… а с ней ты там будешь встречаться? – спросила я.

Повисла короткая пауза, после чего он проговорил тихо, словно у него кончились силы:

– Анна, ради всего святого, прошу, не сходи с ума.

Я почувствовала ужасную усталость. Отмотать бы время минут на тридцать или на час и не затевать этот разговор. Я попыталась сдать назад.

– Ты мог бы обсудить это со мной, вот и все, – пробормотала я.

– Обсудить с тобой? Может, я у тебя еще и разрешения спрашивать должен?

Я разглядывала узор на шторах.

– Анна, – мягко проговорил он, – Анна, прости меня. Честно говоря, я обескуражен. Мне и в голову не приходило, что мы теперь должны друг у друга отпрашиваться. Я думал, как бы это сказать… Думал, что у тебя своя жизнь, а у меня своя.

И тут в моей душе полыхнула ярость, словно спичка, чиркнувшая в темноте.

– Да тебе никакого дела нет до моих чувств! – выпалила я. – Тебе глубоко наплевать!

Я вот-вот готова была произнести слова, которые – я знала – взять назад уже не удастся. Слова, которые разрушат иллюзию, которую я выстраивала много месяцев, – будто он существует лишь на полях моей жизни, а вовсе не является ее центром. Эти слова хлынули мне в рот, я попыталась сглотнуть их, но тут Макс поднял бровь, глядя на меня так, словно я ребенок, испытывающий терпение взрослого, а он старается не выйти из себя, и сказал:

– Ты же понимаешь, что все это нелепо, правда?

И меня прорвало. Сумбурная мешанина слов устремилась наружу:

– Ты все время смотришь на меня свысока, снисходительно, что бы я ни сделала, от тебя слова доброго не услышишь, никогда, стоит тебе о чем-то попросить, я тут же бегу исполнять, но нарываюсь на осуждение, ты ко мне никаких теплых чувств не испытываешь, никаких, просто проводишь время в свое удовольствие, не напрягаясь, а ведь это благодаря мне тебе не надо напрягаться, это я вечно старалась тебе угодить, подстраивалась, ублажала, а ты меня просто используешь, потому что боишься признаться себе в собственном одиночестве, тешишь самолюбие, только за этим я тебе и нужна, но однажды ты встретишь женщину, которая все может, все умеет, успешную, красивую, привлекательную, и тебе не придется постоянно твердить ей, что она все делает не так, и…

Лицо Макса переменилось. Он был в ужасе. Я понимала, что все это похоже на истерику, понимала, почему у него такой перепуганный вид, но на самом деле была очень спокойна. Странно – я смотрела на все будто со стороны. Будто издали наблюдала, как собственными руками разрушаю нашу прекрасную, полную надежд любовь или то, что считала ею, – эту грезу, вокруг которой я ходила на цыпочках уже много, много месяцев – да, я тоже занята – нет, конечно, без проблем – как тебе удобнее, – боясь, что спугну его, если сделаю слишком резкое движение. Эту чудесную драгоценность, которую я охраняла, и защищала, и лелеяла, пока она не затмила для меня все, – а теперь я смотрела, как сама же втаптываю ее в пыль. В эту минуту мне казалось, что я всемогуща – вот так взять и обрушить кувалду на все, что я люблю. В этом было какое-то особенное наслаждение.

Макс рывком поднялся и сделал шаг в сторону двери, словно хотел уйти, – но остановился. Опустился передо мной на пол, схватил меня за руки и стал целовать пальцы, затем уткнулся лбом мне в колени. На мгновение мы замерли в молчании, а потом он поднял на меня взгляд. Под лампой его кожа казалась настолько бледной, что почти просвечивала, щеки глубоко запали. Вид у него был измученный.

– Прости меня, – сказал он. – Я такой… такой дурак! И эгоист. Прости меня. Я не понимал, как