– Там оставалось еще несколько билетов, по-моему, Винсент тоже взял парочку. Ну, тот самый – хозяин твоей квартиры. Так что мы его, возможно, встретим.

Тут свет погас, и воцарилась настоящая тишина. Появился дирижер, все захлопали. Занавес взвился, заиграла музыка – и отвлекаться стало не на что. Я постаралась дышать глубже, сказала себе: ну это ведь ужасно глупо! Не тебе же сейчас петь! Но хотя умом я это понимала, успокоить себя мне не удалось. Макс нащупал в темноте мою руку, но я ее отдернула. Ладони у меня были мокрые.

Действие первое – Мюзетты в нем еще нет. Я столько раз отсиживала его на репетициях, ожидая своего выхода, что сейчас впала в какое-то немое оцепенение. Сидела, уставившись на сцену без единой мысли, словно смотрела по телевизору реалити-шоу просто потому, что его сейчас показывают, а заняться больше нечем.

Но потом наступило второе действие – появление Мюзетты, – и, начиная со вступительного аккорда, я не могла отвести глаз от происходящего. Я находилась в просторном зале, а чувствовала себя так, будто сижу в крохотной коробочке и воздух стремительно кончается. Вот она, Мюзетта – выходит на сцену, надувая губки и бросая по сторонам игривые взоры. С ней мужчина, который должен заставить ревновать ее любовника Марселя, и чем упорнее тот изображает безразличие, тем развязнее она себя ведет. Я сидела, глядя на эту женщину на каблуках и в шубе, которая брала такие высокие и пронзительные ноты, что и вообразить немыслимо, хотя когда-то – и не так уж давно – я была на это способна; ноты, которые взывают: смотрите на меня! И все смотрели. Мне казалось, что это я; или, точнее, что это я должна быть ею, – но невозможно было даже представить себя вместо нее, а уж тем более поверить, что когда-то я и сама была на этом месте.

Антракт. В зале зажегся свет.

– Ну как тебе? – спросил Макс.

– Здорово, – сказала я и улыбнулась своей самой искренней улыбкой. – Мне очень нравится. А тебе?

– Вполне, – отозвался он. – Все так… ой, а вон там, по-моему, Винсент с женой. Пойдем поздороваемся.

– Я только в туалет отлучусь. Потом тебя найду.

Я отстояла очередь, потом долго возилась в кабинке, твердо решив избежать светских бесед, и к тому времени, как я пошла мыть руки, всех пригласили снова занять места в зале. Поглядев в зеркало, я нацепила на лицо улыбку; хотелось верить, что Макс не заметит, какие испуганные у меня глаза.

Он уже сидел на своем кресле.

– Длинная очередь? Мы с Винсентом договорились после спектакля выпить по бокальчику.

– Хм, ладно.

Наверное, вид у меня был не слишком радостный, потому что он добавил:

– Это не надолго, они далеко живут. Для тебя это полезное знакомство. Он обожает оперу и всех знает.

Занавес поднялся, началось третье действие.

Я пыталась отключиться от происходящего, смотреть вполглаза, думать о чем-нибудь другом, но не могла. Будто проходишь мимо места, где произошел несчастный случай, и испытываешь извращенное желание подойти поглазеть, хотя знаешь, что не стоит этого делать. Я не могла отвести взгляда от сцены, и в конце, когда Мюзетта безмолвно опустилась на колени и начала молиться – момент, которого я никогда не понимала, мне всегда казалось, что это противоречит образу дерзкой, бесстрашной женщины, каковой она мне представлялась, – я вдруг осознала, почему она так делает. Все усилия тщетны. Ей не дано что-либо изменить.

Аплодисменты. Когда они стихли, Макс спросил:

– Ты в порядке?

– В порядке?

– Ты очень напряжена.

Он бросил взгляд на мои руки, и я увидела, что кулаки у меня сжаты, да так, что костяшки побелели.

– Все хорошо, – сказала я и сделала вид, что это музыка так меня взволновала.

Он улыбнулся.

– Ты всей душой на сцене. Какая прелесть! – сказал он, и мы пошли в бар к Винсенту.

* * *

Бар при опере представлял собой нечто среднее между амфитеатром и теплицей. Над головой высился стеклянный купол, стена, граничившая с улицей, тоже была стеклянной, и в бесчисленных зеркальных поверхностях отражалась тьма снаружи. Столики были расставлены кольцом, на уровне галерки, свет был приглушен, и только круглая стойка посередине ярко сияла.

– Вон они, – сказал Макс.

Мы двинулись к паре, сидевшей у бара, и у меня возникло чувство, будто я выхожу на подмостки. Мизансцена выстроена: бутылка вина на стойке бара, лица повернуты в нашу сторону и зловеще подсвечены снизу.

– Анна, – представил меня Макс. – Это Винсент. А это его жена, Джеральдина.

Я думала, Винсент примерно одного возраста с Максом, но он оказался старше. За шестьдесят. Седые волосы, довольно длинные, словно приклеены ко лбу. Красноватый загар, которым щеголяют только очень богатые люди – не поймешь, то ли у них здоровый румянец, то ли рак кожи.

– Рада познакомиться, – сказала я.

– Что будешь пить? – поинтересовался Макс, подняв руку, чтобы привлечь внимание бармена.

– Мне просто вина. Красного.

– Какого-то определенного?

– Любого.

– Какая разборчивая девушка, – хмыкнул Винсент, и я его тут же возненавидела.

Макс передал мне бокал и завел разговор с Джеральдиной. Она была моложе мужа, хотя точно возраст не определишь. Из тех женщин, которые консервируются в своем богатстве, как лимон в банке. Старение – это что-то тайное и постыдное, оно свершается под одеждой, а может, и под кожей.

Винсент повернулся ко мне:

– Ну как, понравилось?

Я попыталась придумать что-то умное в ответ, хотя понимала: что бы я ни сказала, он вряд ли сочтет это умным.

– Понравилось, – ответила я. – Постановка классическая, но…

– Это же «Богема», – перебил Винсент. – Вы вообще знаете, что это за опера? Чего вы ждали-то?

– Да, конечно, знаю. Я сама…

– А как вам девушка, которая пела Мюзетту? – перебил он меня.

– Ну, у нее прекрасный голос, она…

– Получила мою стипендию, – объявил он.

– Вашу… что?

– Стипендию. Еще когда училась. Я поддерживаю молодых исполнителей. Она великолепна. Великолепная певица, правда, Джерри? Джерри!

Он похлопал Джеральдину по плечу, и та повернулась к нему:

– Что, дорогой?

– Мюзетта!

– А, да, – сказала она. – Да, конечно. Великолепна.

И снова отвернулась к Максу.

– Мы ходим на все постановки с ее участием, – сказал Винсент. – Такая славная девушка. Этот спектакль мы посмотрели уже трижды.

Он ни о чем меня не спрашивал, но, кажется, ждал какой-то реакции.

– Ух ты! – послушно восхитилась я. – Много!

– О да.

– Вы, наверное, часто бываете в опере? – спросила я, пытаясь создать хотя бы видимость беседы на равных.

– Да