Соперники все еще мерились силами – возможно, она успеет. В надежде, что муж оставил открытой дверь квартиры, Берта поспешно спустилась по главной лестнице. Она запрется у себя в спальне и никому не откроет. Однако опять наткнулась на запертую дверь. Тогда, выставленная из своего дома, раздетая, молодая женщина совсем потеряла голову и, словно загнанный зверь, который не знает, где затаиться, заметалась по этажам. Она ни за что не осмелится постучаться к родителям. На мгновение ей в голову пришла мысль укрыться у консьержей; но стыд снова погнал ее наверх. Оглушенная биением собственного сердца, в полной тишине она прислушивалась, поднимала голову, перегибалась через перила; а глаза ей слепил блеск, который мерещился ей в кромешной темноте. Это был нож, зажатый в окровавленном кулаке Огюста, – нож, чье ледяное острие вот-вот настигнет ее. Вдруг ей послышался какой-то звук, Берта вообразила, что Огюст уже близко, смертный холод пробрал ее до костей. Осознав, что она у дверей Кампардонов, молодая женщина принялась отчаянно, яростно звонить, едва не оборвав колокольчик.

– Боже мой, уж не пожар ли? – раздался за дверью испуганный голос.

Дверь тотчас отворилась. Неслышно ступая, со свечой в руке, Лиза как раз только уходила от барышни. Она была в прихожей, когда неистовый звон дверного колокольчика заставил ее вздрогнуть. При виде Берты в одной рубашке она застыла в изумлении.

– Что случилось? – спросила она.

Молодая женщина вошла, с силой захлопнула за собой дверь, прислонилась к ней спиной и, задыхаясь, пролепетала:

– Тсс! Молчите!.. Он хочет меня убить.

Лизе все не удавалось добиться путного объяснения, когда появился всполошившийся Кампардон. Этот непонятный шум в конце концов потревожил их с Гаспариной на тесном ложе. Его толстое опухшее лицо было покрыто испариной, рыжеватая борода, вся в белом пухе от подушки, примялась; он был в одном исподнем. Отдуваясь, он пытался держаться как добропорядочный муж, который спит один.

– Как, Лиза, это вы? – крикнул Кампардон из гостиной. – Что за вздор! Почему вы еще в квартире?

– Я боялась, что плохо заперла дверь, сударь, поэтому не могла уснуть и спустилась, чтобы проверить… И тут госпожа…

Увидев Берту, прижавшуюся к стене в его прихожей, архитектор в свою очередь тоже оторопел от удивления. В смущении он ощупал пуговицы нижнего белья, чтобы убедиться, что они застегнуты. А Берта и забыла, что она в одной рубашке.

– О, сударь, позвольте мне остаться у вас… Он хочет меня убить, – твердила она.

– Да кто же? – спросил господин Кампардон.

– Мой муж.

Но за спиной архитектора уже появилась кузина. Гаспарина успела надеть платье; растрепанная, тоже вся в пуху, костлявая, с плоской обвислой грудью, она была раздражена тем, что их потревожили. Вид молодой женщины, эта пухлая и нежная нагота вконец вывели ее из себя. Она спросила:

– Да что же вы ему сделали, вашему мужу?

Этот простой вопрос привел Берту в полное смятение. Вдруг осознав, что она почти голая, молодая женщина вся покрылась румянцем стыда. Она вздрогнула, смущенно прикрыла грудь руками. И пробормотала:

– Он обнаружил меня… он меня застал…

Те двое поняли и обменялись возмущенными взглядами. Лиза, чья свеча освещала эту сцену, разделяла негодование хозяев. Впрочем, объяснение пришлось прервать – прибежала Анжель. Она делала вид, что ее разбудили, терла заспанные глаза. Увидев даму в одной рубашке, она опешила; по худенькому телу рано созревшей девочки пробежала дрожь.

– Ой… – только и сказала она.

– Нечего тебе здесь делать. Живо в постель! – прикрикнул на нее отец.

Потом, поняв, что необходимо придумать какую-то историю, ляпнул первое, что пришло в голову, а именно совершенную глупость:

– Госпожа Вабр подвернула ногу на лестнице. Так что она зашла, чтобы мы помогли ей… Ступай же в постель, ты простудишься!

Встретившись взглядом с разрумянившейся и очень довольной, что все это видела, Анжель, которая теперь с вытаращенными глазами направлялась к себе, Лиза едва удержалась от смеха. А между тем госпожа Кампардон уже некоторое время окликала их из своей спальни. Ее так увлек Диккенс, что она еще не погасила свет и теперь хотела знать, что происходит. Кто там? Почему ее никто не успокоит?

– Пойдемте, сударыня, – произнес архитектор, уводя Берту. – А вы, Лиза, немного подождите.

В спальне Роза еще шире раскинулась в своей просторной постели и в невозмутимой безмятежности идола по-королевски возлежала на ней. Она была невероятно растрогана чтением и положила Диккенса себе на грудь, так что томик мерно поднимался от ее спокойного дыхания. Когда кузина кратко ввела ее в курс дела, она тоже вознегодовала. Как это возможно? С каким-то мужчиной, кроме собственного мужа? То, от чего она отвыкла, вызвало у нее отвращение. Но архитектор уже украдкой взволнованно поглядывал на грудь Берты, и тут уж Гаспарина не сдержалась.

– В конце концов, это невыносимо! – побагровев, воскликнула она. – Прикройтесь хоть чем-нибудь, сударыня! Это же невозможно!.. Да вот хоть этим!

И она набросила на плечи Берты подвернувшуюся ей под руку шерстяную шаль Розы. Шаль едва прикрывала бедра, и архитектор невольно перевел взгляд на ноги молодой женщины.

Берту все еще била дрожь. Она была в безопасности, но постоянно в страхе оглядывалась на дверь. С полными слез глазами, она умоляюще обратилась к лежавшей в постели даме, казавшейся такой спокойной и такой умиротворенной:

– О сударыня, прошу вас, позвольте мне остаться, спасите меня… Он хочет меня убить.

Наступило молчание. Все трое искоса переглядывались, не скрывая своего неодобрительного отношения к столь предосудительному поведению. К тому же, где это видано, посреди ночи врываться к людям в одной рубашке и тревожить их. Нет, так не делается; это бестактно, нельзя ставить людей в столь затруднительное положение.

– У нас в доме совсем юная девушка, – наконец выдавила Гаспарина. – Подумайте, сударыня, мы ведь за нее отвечаем.

– Лучше вам пойти к вашим родителям, – предложил архитектор. – И если позволите, я провожу вас…

Берту вновь охватил страх.

– Нет-нет, он там, на лестнице, он убьет меня.

Она умоляла: ей будет довольно стула, чтобы дождаться утра; а завтра она тихонечко уйдет. Архитектор и его жена уже готовы были уступить: он под воздействием пышных прелестей, она – увлеченная этой неожиданно разыгравшейся посреди ночи драмой. Но Гаспарина была непреклонна. Однако ее одолевало любопытство, так что в конце концов она спросила:

– Да где же вы все-таки были?

– Наверху, в той комнате, знаете, в глубине коридора…

Кампардон вдруг воздел руки и воскликнул:

– Как! С Октавом? Не может быть!

Такая пухленькая дамочка – и с Октавом, с этим мозгляком! Он был уязвлен. Роза тоже была раздосадована, и это придало ей суровости. Что же до Гаспарины, она совсем разъярилась; инстинктивная ненависть к молодому человеку разъедала ее душу. Опять этот Октав! Ей-то прекрасно известно, что он путается со всеми; но она-то не настолько глупа, чтобы держать их для него тепленькими в своей квартире.

– Поставьте себя на наше место, – холодно продолжала она. – Еще раз повторяю, у нас в доме совсем юная девушка.

– К тому же, – добавил Кампардон, – подумайте о жильцах, о вашем муже, с которым я всегда поддерживал наилучшие отношения. Он явно будет удивлен. Мы не можем открыто сочувствовать вашему поведению, сударыня. О, разумеется, я не вправе судить о нем, однако оно – как бы сказать? – несколько легкомысленно. Не так ли?

– Мы, безусловно, не бросим в вас камень, – подхватила Роза. – Но мир так жесток! Люди станут судачить, будто вы назначали свидания в нашей квартире… А вам известно, что у моего мужа очень взыскательные клиенты. Малейшее пятнышко на его репутации, и он потеряет все… Однако позвольте спросить у вас, сударыня: как же вас не удержали заповеди Господни? Третьего дня аббат Модюи говорил нам о вас с поистине отеческой любовью.

Стоя между ними, Берта поворачивала голову и в отупении смотрела на говорящего. Несмотря на испуг, она понемногу начинала соображать и удивилась, как она могла здесь оказаться. Зачем она позвонила в эту квартиру,