всемогущ. Также разнообразно и детально было продумано и описано устройство ада как юдоли и обители сатаны. Чем ближе культура подходила к концу Средневековья, тем интенсивнее и изощрённее прочерчивались в ней образы зла, достигнув своего предела в творчестве Босха. Размышления теологов и народные верования в нечистые силы, взаимоопыляя друг друга, создавали уникальные картины ада, адских страданий и воздаяний. Пугающий же рассказ о них становился назиданием. Тревожа, ужасая и внушая страх, загробные мытарства, должны были вести к прижизненной добродетели и покаянию. Признавая вину, каясь перед лицом кошмарных посмертных пыток человек признавал власть и величие Церкви, избавительной и вездесущей. В обмен на поклонение её Символу веры даровалось избавление: вассально-ленные, иерархические отношения внутри церковного общества подкреплялись представлениями о зле, грехе, рае и аде.

Пространство же ада спорное и неоднозначное, его теологическое объяснение волновало богословов на протяжение всего Средневековья, как и многоликий образ повелителя ада, – Сатаны, дьявола, Люцифера, левиафана, Вельзевула, Дракона, Змия и т. п., – имя ему легион.

Великий лжец мог оборачиваться всякой скотиной и тварью, менял обличия и формы, но суть его оставалась неизменна и зла. Средневековье сформировало подробную генеалогию и биографию врага рода человеческого. Изображение дьявольских козней и пыток зритель обнаруживает в работах Иеронима Босха. В главе, посвящённой раю, уже фигурировал Люцифер, восставший на заре мира с когортой ангелов против Бога и Его же властью низвергнутый. На этом история Люцифера не закончилась, он продолжил свой путь далее, став князем мира сего и повелителем геенны огненной.

Имя Люцифер (в синодальном переводе – «денница») происходит из 14 главы книги пророка Исаии, рассказывающей о каре Вавилона в образе падшей утренней звезде (в переводе вульгаты «Lucifer» – «светоносный»): «В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви – покров твой. Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своём: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14:11–15). Данный фрагмент отцы христианской церкви осмыслили как описание падения дьявола. Крах же горделивой «денницы» соединилось с другим пассажем Ветхого Завета – «помазанным херувимом» из книги Иезекииля: воплощавший собой «печать совершенства, полноту мудрости и венец красоты», херувим, изначально совершенный «в путях своих» «находился в Едеме». Но он возгордился своей красотой и величием, и был низвергнут «с горы Божией» (Иез. 28).

Богословы увидели схожие мотивы в этих историях, повествующих о некой прекрасной и совершенной (огненной, небесной) сущности, в результате собственного греховного горделивого выбора катастрофически низвергнутой. Идеальная сущность становится своей противоположностью: из гармонии, красоты, света – тьмой, копотью, безобразием. Так в предании сформировался единый образ Люцифера: ангела, превратившегося в чудовище, соединившее черты различных животных – обычно семи, по количеству грехов.

Популярные средневековые драмы, разновидности которых мог видеть Иероним Босх, подробно описывали падение Люцифера – востребованного героя мистерий. Обычно в них (как, например, в Честерском цикле) Люцифер, – самовлюблённый нарцисс, – видит пустой трон Бога и приходит к выводу: «О, как чудесно моё сияние… Если бы я сидел на этом троне, я был бы так же мудр, как и Он»; его лестно подбадривают ангелы, воодушевляя посидеть на троне. Искусившись, Люцифер занимает место Бога и провозглашает: «Вся радость мира пребывает на мне, ибо лучи моего сияния горят так ярко… Я буду как тот, кто выше всех на вершине» (мистерии Йоркского цикла). Он предлагает ангелам поклониться ему и вызывает раскол в их рядах, а затем произносит главное из своих богохульств, которое и решило его судьбу: «Пусть Бог идёт сюда – я не уйду, но останусь сидеть здесь пред его лицом». Бог, само собой, свергает гордеца. И Люцифер устремляется в Тартар, в ад, в преисподнюю.

Рис. 2. Внутреннее духовное убожество, зло и извращённость Люцифера / дьявола иконографически возможно показать через уродства, искажения, девиации, совмещение не совместимого: как дьявол пытается испортить гармонию мироздания и божественный замысел, так и он сам является отпадением от нормы и всевозможных законов. Поэтому изображение дьявола и его приспешников строится по определённому канону, использующему приём «от противного» – любые искажения лишь подчёркивают природу зла, ок. 1450–1470 гг. MS. Douce 134, fol. 098r. Bodleian Library, Oxford.

Люцифер, пожелавший стать «князем мира», становится князем ада; в аду он в своеобразной форме получает желаемое: он несёт бремя мира, всех его грехов, в образе ужасных пыток, которые он должен и терпеть, и исполнять (рис. 3).

До наступления позднего Средневековья называть нечистого Люцифером не любили. Это имя рождало массу противоречий между негативной семантикой слова и его позитивной этимологией (лат. lucifer – несущий свет, а свет ассоциировался с Иисусом). Поэтому долгое время предпочитали именовать врага рода человеческого Сатаной или Дьяволом. За Люцифером же в истории европейской культуры надолго закрепилось реноме тщеславного предателя и порочного гордеца. Лишь только с наступлением эпохи романтизма (в конце XVIII – начале XIX веков) начинается переосмысление образа падшего ангела: из русской культуры припоминается «Демон» Михаила Лермонтова и иллюстрации к нему Михаила Врубеля. Романтики основательно воспылали интересом к фигуре самого главного непреклонного мятежника, восторгаясь его неистовым и немыслимым бунтом против Повелителя, Господа, Бога-Отца. Мятущийся и не ведающий покоя дух Люцифера в качестве жертвы репрессий тоталитарного Провидения становится героем в XX веке, тогда же, когда Хорхе Луис Борхес переозначивает статус и роль Иуды (традиционное для Средних веков олицетворение архетипа предателя, как и Люцифер). В симптоматичной новелле «Три версии предательства Иуды» Борхес рассуждает о евангельских событиях. В первой, традиционной, версии – рассказ об Иуде как об апофеозе зла, радикальном предателе. Вторая версия: Христос просил Иуду совершить предательство, и тот согласился на добровольное мученичество. И, наконец, третья версия: Иуда – истинный искупитель рода человеческого, принявший мытарства, принёсший себя в жертву на алтарь Христа, преданного, умершего, но воскресшего в отличие от бесконечно страдающего Иуды. Образ Иуды концептуализирован и в знаменитой рок-опере «Иисус Христос суперзвезда» Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса, где предатель изображён сложным, вдумчивым, страдающим, переживающим и жертвующим героем. Различные художественные произведения XX и XXI веков с ходом времени всё чаще, больше, активнее переосмысливают и реабилитируют героев, имевших исключительно негативную репутацию на протяжении многих столетий.