по праву можно считать оригинальным родоначальником подобных сцен.

Рис. 55. Лень духовная (Acedia): отказ от молитвы, чётки заброшены на коленях спящего, Священное Писание закрыто и пылится на скамейке, монахиня обращается к унылому духом – мужчина не бдит, он не готов ко Второму пришествию Христа, которое может случиться в любой момент.

Рис. 56. Придворные пары и шуты. Похоть (Luxuria) – и это снова куртуазный сад! Фрукты и вино – аллегории вкушения, плотских утех. В шатре – сцена флирта, она же перед: женщина держит сорванный цветок, мужчина, лежащий перед ней, пьет из чаши. Театр и музыка развращают. По обнажённой заднице бродячего музыканта, одетого ослом, будто по барабану поварёшкой стучит актёр. Ваганты, меняющие роли, маски, лица, напоминают притворства и корчи чертей, ведь одна персона дана человеку Богом, игра с ними – дорога в ад. Слова Эразма Роттердамского очень точно описывают визуальные размышления Иеронима: «Впрочем, многие мужчины – и прежде всего старики, более пьяницы, чем женолюбы, – высшее блаженство полагают в попойках. Можно ли представить себе весёлый пир, на котором отсутствуют женщины, об этом пусть судят другие, но совершенно несомненно, что без приправы Глупости нам ничто не мило. Это до такой степени справедливо, что во всех случаях, когда подлинная или притворная Глупость не потешает гостей, нарочно приглашают наемного шута или смешного блюдолиза, который забавными, или, говоря попросту, глупыми речами гонит прочь с попойки молчание и скуку. В самом деле, стоит ли обременять чрево всякой снедью, лакомствами и сластями, если при этом глаза, уши и дух наш не услаждаются смехом, играми и шутками»?

Рис. 57. Гордыня (Superbia). Богатый интерьер, распахнутый сундук с украшениями: дама увлеченно примеряет новый чепец. Она занята собой и не видит, что зеркало ей держит субтильно-женственный бесёнок. Гордыня вымащивает дорогу в ад. Если присмотреться, то можно заметить, как в правой комнате стоит юноша, столь же увлеченный собой и зеркалом, в это же время у нерадивой хозяйки в доме – мышь. Гордость – грех, одна из злейших эмоций, многие средневековые мыслители (Босх в том числе) полагали, именно гордость первоимпульсом всех грехов: не из-за неё ли Люцифер восстал против своего господина? На подоконнике лежит апельсин – любопытная деталь, фрукт этот был весьма ценен, привозился издалека и часто использовался в декоративных целях, для украшения богатых домов, на картинах же можно его встретить в изображении сцен Благовещения, в сакральном контексте, в отличие от фрагмента у Босха.

Рис. 58. Смерть. Мотив всей столешницы – исповедь, своевременное покаяние. В этой сцене скелет Смерти со стрелою в руке приходит к ложу испускающего дух, как и в «Смерти скупца». У его одра – чёрт и ангел ждут наступления смерти тела, дабы принять и сопроводить душу. В руке – свеча, подле – монах с распятием, священник, служка, монахиня: уходящему отпускаются грехи, читаются отходные молитвы, и вершится одно из семи таинств – елеосвящение. Примечательна символическая симметрия: семи смертным грехам противопоставлены семь таинств церкви. Суд по всему, ангел, в отличие от картины «Смерть скупого», выигрывает поединок с чёртом и умирающий получает последнее искупление. У постели также стоит родственник, а в дальней комнате две женщины молятся за умирающего, над ними изображена птица – подобно душе, она находится в клетке тела, но скоро высвободится и упорхнет в окно.

Рис. 59. Фрагмент триптиха «Семь таинств» включает сцену елеосвящения, можно проследить сходство композиций, любопытная деталь – белая собачка у ложа умирающего. Если присмотреться, видно, что Иероним тоже на уровне рисунка изобразил спящего пса, которого, впрочем, решил не оставлять в итоговом варианте. Рогир ван дер Вейден, 1445–1450 гг. Koninklijke Musea voor Schone Kunsten van België, Brussel.

Остальные «последние вещи» показывают возможные сценарии развития, происходящие за гробовой доской. Каждого человека ждёт Суд частный и всеобщий. Босх изображает, как мёртвые воскресают во плоти, ангелы трубят, Христос, восседая на радуге и сфере мира, ведет процесс. Соответственно, недостойные рая, представленного под сценой Суда, отправляются в ад. Очевидно, что в рай допущены лишь немногие, и даже на пороге чёрт хватает и тянет за руки, пытаясь украсть душу, но архангел защищает своим орудием – длинным крестом. Ад же изображён под сценой смерти. В нём грешники страдают за свои проступки и преступления. Имя каждого греха подписано рядом с определённой сценой (рис. 60 в).

Данте Алигьери начинает свою прославленную «Божественную комедию» словами: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…». Для Босха же земная жизнь – это и есть сплошной сумрачный лес, путешествие по которому осложняется пагубными влечениями и атаками соблазнов. Противостоять бесовским козням и заблуждениям можно лишь с помощью веры и подражания Христу. Тропа жизни разветвляется и уводит грешника в ад, а праведника, аскета – в царствие святых.

Рис. 60 а, б, в. Три из Четырёх последних вещей, – Страшный суд, рай и ад. Код земной жизни представлен в свете этих важнейщих средневековых категорий.

Глава 6. Ады Иеронима Босха

И стены сжалися, тускнея, И смотрит зорко глубина, Вот притаились веки змея, И веет смерти тишина… «Игра в аду» Велимир Хлебников, Алексей Кручёных

Ген ада

Огонь, прорезающий тьму, всполохи его, горящие храмы и мельницы,