мистера Гримторпа? Через три года после ее загадочного появления у нас бабушка сказала мне, что моя мать умерла. И все же, даже несмотря на это, я то и дело представляю, как она вдруг из ниоткуда снова появится в моей жизни и, как и много лет назад, постучит в мою дверь. Но она все не появляется, не стучит. И мне, верно, стоит признать, что мама так и не вернется.

Как только я об этом думаю, в дверь стучат, отчего я вздрагиваю. Я смотрю в дверной глазок и с облегчением вижу мистера Престона. Он как раз вовремя, одет в обычную одежду, а не в униформу швейцара. Он переминается с ноги на ногу.

Я открываю дверь.

– Входите, мистер Престон! Чай готов. У нас достаточно времени до приезда Хуана Мануэля, чтобы все обсудить.

– Замечательно. – Он заходит и передает мне коробку. – Маффины с изюмом и отрубями. Твои любимые, – подмигивает он.

– Вы так заботливы! Я положу их к чаю, – говорю я и несу угощение на кухню.

Мистер Престон снимает обувь, протирает ее чистой тряпкой из шкафа, а затем аккуратно ставит на коврик в прихожей.

– Как прошел остаток дня, мистер Престон?

– Я выжил. Когда пресс-конференция закончилась, на лестнице меня и коридорных окружила толпа. Мне практически пришлось отбиваться от них, пока бедная мисс Шарп ловила такси.

– Вы знали ее, когда она была ребенком? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он. – В отличие от твоей бабушки Эбигейл Шарп никогда не приводила с собой свою дочь. Ты была единственным ребенком в поместье – нашим светлым лучиком надежды среди всей этой холодной тьмы.

Закипает чайник. Я переливаю воду в чайник на бабушкином серебряном подносе из комиссионного магазина и приношу его в гостиную вместе с двумя фарфоровыми чашками.

Мистер Престон садится на диван, но он явно встревожен. Он все ерзает, ерзает…

– Хуан скоро будет, – говорю я. – Он уже приземлился. Но мы с вами успеем насладиться чаем.

– Отлично, – кивает мистер Престон.

Я наливаю чай в свою любимую чашку с прелестными бело-желтыми ромашками и передаю ему. Себе я наливаю чай в бабушкину чашку с домиками.

– Тогда мне лучше не тянуть. – Он делает глоток и ставит чашку на блюдце. – Непросто сказать это, Молли, хотя я подозреваю, что ты уже давно знаешь, о чем пойдет речь.

– Честно говоря, знаю, мистер Престон. И это нормально. Уйти на пенсию – вполне разумный для вас шаг. Вы заслуживаете насладиться отдыхом. Никто не может работать вечно.

Мистер Престон смотрит на меня взглядом, который я не могу понять. А через мгновение он произносит:

– Молли, я твой дедушка.

Сначала я думаю, что мне почудилось. Но затем я понимаю, что происходит. Бедный мистер Престон старше, чем мне казалось, и он постепенно теряет связь с реальностью. Боже мой, его разум потихоньку сворачивается, как перегретое молоко!

Но когда мистер Престон повторяет: «Молли, ты меня слышишь? Я действительно твой дедушка», я ставлю чашку, и мир начинает вращаться. Фаберже, кексы и бабушкино серебро из комиссионного магазина танцуют перед моими глазами.

– Молли, прошу, не падай в обморок. Вот. – Он вручает мне мою чашку. – Нет такого недуга, который нельзя вылечить чаем.

– Моя бабушка именно так говорила, – произношу я между длинными, прерывистыми вздохами.

– Я знаю.

Я смотрю на него, пока вращение мира не замедляется и не останавливается окончательно.

– Мистер Престон, вы в здравом уме?

– Что? Ну разумеется.

Я жду от него продолжения.

– Молли, много лет назад, когда мы с твоей бабушкой были молоды и влюблены, ее родители отчаянно пытались нас разлучить. Тогда твоя бабушка была обеспечена, ведь у ее родителей водились деньги. Она принадлежала к высшим слоям общества, а я в глазах ее семьи был просто бедняком, никчемным босяком. Но видишь ли, ее родителям не удалось оторвать нас друг от друга.

– Это как? – спрашиваю я.

Мистер Престон делает глоток чая, откашливается и снова ерзает.

– Я имею в виду буквально, а не фигурально.

Догадка занимает у меня мгновение.

– Ой! Все понятно.

– Молли, когда я узнал, что твоя бабушка беременна, я не опечалился нисколько! Я сказал Флоре, что это лучшее, что со мной когда-либо случалось. Я хотел сбежать с ней, жить долго и счастливо. Мы планировали так и сделать, но все пошло прахом.

– Почему? – спрашиваю я.

– В тот день, когда мы планировали наш побег, я пошел к ней домой, в шикарный трехэтажный особняк в районе, совсем непохожем на мой. Я постучал в дверь, но меня не впустили. У ее родителей даже не хватило духу поговорить со мной. О том, что ее там не было, мне сообщил дворецкий.

– Она убежала? – спрашиваю я.

– Нет. Флору увезли против воли. Увезли ее родители. Ее направили в приют для незамужних матерей, а в таких местах ребенка забирают у матери сразу после родов.

– Но они не забрали у нее ребенка, – говорю я, обращая взгляд на фотографию на антикварном шкафчике. – Бабушка оставила ее. Она вырастила мою мать.

– Да, потому что Флора сбежала из того лишенного любви приюта. Она сбежала. Вернулась в город. Появилась на пороге дома своих родителей, умоляя о прощении, но те отреклись от нее. Она была на восьмом месяце беременности, Молли. Поэтому согласилась на работу горничной в очень богатой семье. Когда подошло время, она взяла несколько дней отпуска, чтобы родить, а затем продолжила работать, привязав младенца к бедру.

– Но почему она не вернулась к вам? Почему вы ей не помогли?

– Она не хотела иметь со мной ничего общего. Родители стыдили ее, говорили, что она неудачница и бездельница, которая не осознавала всей серьезности происходящего, пока не стало слишком поздно. Много лет твоя бабушка отказывалась меня видеть. Она сняла эту самую квартиру, Молли, и жила здесь до самой смерти. Ты знала что-нибудь из этого?

– Нет.

– Я много раз пытался ей помочь. Она выпроваживала меня и также не позволяла мне видеться с ребенком. В конце концов я отказался от попыток. Я встретил свою жену Мэри, мы поженились, у нас родилась дочь Шарлотта. И мы были очень счастливы. Но я никогда не забывал Флору. И твою мать я тоже никогда не забывал.

– Мэгги, – говорю я.

– Выходит, бабушка сказала тебе ее имя.

– Нет. Я узнала, но не от нее.

– Тяжелая жизнь вынудила Флору в конце концов позволить мне снова общаться с ней. Я, конечно, все рассказал Мэри. Моя любимая жена знала всю историю: что у нас с Флорой есть внебрачный ребенок. Моя Мэри была