Глава 2

Мир как будто треснул ровно по центру — и раскололся. Две половинки, между которыми и нет ничего. По крайней мере, такое создавалось впечатление, потому что те, кто вообще не хотел связываться с этой проблемой, по-прежнему редко подавали голос и оставались невидимыми.

Ситуация стала настолько очевидной, что обе стороны поспешили использовать ее через нехитрые метафоры с Добром и Злом. Титулы Добра и Зла стали переходящими.

Для Ники был уже не важен идеологический разлом, к нему она успела привыкнуть. Сейчас она с удивлением и легкой тревогой наблюдала, как появляется еще и фактическое разделение.

Адепты начали селиться отдельно от пастов — и наоборот. Сначала тенденция проявилась на уровне отдельных домов и была скорее стихийной: двум сторонам, ненавидящим друг друга, не слишком нравилось жить вместе. Потом она распространилась на целые улицы, а потом и кварталы. Нике даже доводилось слышать о деревнях, где можно было жить только пастам или только замгаринщикам.

Это невольно подтолкнуло к выбору тех, кто раньше был нейтрален, причем часто этот выбор оказывался мучительным. Что делать, если два человека, которых ты одинаково любишь, вдруг начинают враждовать? Или тот, кто всегда был близок, кого ты считал своей половинкой, вдруг требует от тебя радикальной поддержки идей, рядом с которыми тебе и близко стоять не хочется? Надо выбирать.

Иногда выбор делали за «нейтралов». В «Белом свете» появились совсем уж опасные течения, адепты, признававшие только тех, кто прошел физические изменения. Они даже свою Марину Сулину не воспринимали всерьез, образовалась секта внутри секты.

Разделение появилось и в местах общего пользования. Сначала это были рестораны только для одной категории людей, потом — магазины, вагоны метро, автобусы и такси. Адептов было значительно меньше, зато они могли подкупить обычных людей. Наоборот не получалось: все адепты были фанатично и болезненно преданы своим идеям. Так что при малой численности они все равно были опасны — появлением наемников и террористов.

Продажу замгарина запретить все-таки не удалось — пока. А вот ограничили ее серьезно. Теперь за таблетками нужно было отправляться в кварталы адептов, на такое решался не каждый.

— Вот и славно, — радовалась Юля, когда они встречались и шли на прогулку. — Без этих упырей реально проще работать стало!

— А мне кажется, мы стали слишком жестокими к ним… Так нельзя.

— Жестокими? В чем же, например?

Примеров у Ники как раз хватало. Повышенная смертность среди адептов стала настолько очевидной, что ее невозможно было замолчать. Только вот никто ничего делать не собирался. Это напрягало Нику: как будто те, изменившиеся, уже не люди! Да, они неохотно принимают помощь. Так разве это повод позволять им умереть?

Юля, пожалуй, была последним человеком, с которым стоило обсуждать такое. Она заметно ожесточилась после того случая с Майей… Чего-то подобного следовало ожидать. Человек, горящий заживо, — страшное зрелище. Это даже на записи чудовищно, а уж в нескольких шагах от тебя… После такого невозможно остаться прежним.

Юля и не осталась. Вариантов для нее было немного: поддаться нервному срыву, возненавидеть себя или вот так замкнуться. Поверить, что замгаринщики — не люди, что они сами это все заслужили. Но разве не об опасности такого мышления предупреждал покойный профессор Аверин? Ника пару раз пыталась объяснить это подруге, да только все напрасно. Юля уже замкнулась, оградилась своими новыми убеждениями, как каменной стеной… и ведь не она одна такая!

— Ты ходила к Майе? — спросила Ника, желая и сменить тему, и, быть может, напомнить Юле, что и с адептами случается плохое.

Но Юля лишь отмахнулась.

— Месяц назад, я тебе говорила.

— А теперь?

— Теперь перестала. Смысл? Не думаю, что она очнется… или что ей нужно просыпаться.

Майя пережила попытку самосожжения, но лишь потому, что пожарные и медики успели вовремя. Нельзя сказать, что это ее спасло. Тут любой человек серьезно пострадал бы, а кожа у адептов со стажем очень тонкая, да и мышц совсем немного… Майя уже несколько месяцев жила только за счет аппарата искусственной вентиляции легких. Если учитывать, что она лишилась обоих глаз, в чем-то Юля права — насчет того, что ей нет смысла просыпаться. Даже если она придет в себя, она навсегда останется прикованной к кровати и слепой.

И уже это было ужасно, а то, как Юля произнесла это, равнодушно и чуть раздраженно, еще хуже. Сначала, сразу после того, как все случилось, она расстраивалась, надеялась на что-то, ходила в больницу… Теперь перестала.

Очень просто было винить в этом Юлю и делать вид, что проблема исключительно в ней. Просто — но недостаточно. В какой-то момент придется открыть глаза и признать, что она не так уж сильно отличается от подруги: Ника и сама не помнила, когда последний раз общалась с Дашей.

Она ведь знала, где живет сестра. У Макса появились какие-то новые знакомые, не совсем понятные Нике, но обладавшие впечатляющими возможностями. Они добыли адрес Даши, а телефоном ее сестра больше не пользовалась. Можно было пойти, нужно было пойти… А она все не решалась. Ника боялась того, что увидит, и спасительное неведение было куда предпочтительней.

Теперь вот нужная решимость появилась — сразу после разговора с Юлей. Ника понимала, что это желание вряд ли продержится долго, и собиралась ловить момент.

Она не была уверена, что это хорошая идея. Она почти надеялась, что сестры не окажется дома — будний день все-таки! Однако жалеть ее судьба не собиралась: Даша не просто была дома, она сидела в беседке с другими местными. Она сама окликнула Нику, когда та шла по дорожке к подъезду. Это было к лучшему: Ника не узнала бы ее. Пока она добиралась сюда, она привыкла к настороженным взглядам одинаковых лысых существ, среди которых не могла различить мужчин и женщин, как ни старалась. Она бы никогда не поняла, какое из этих одинаковых созданий — Даша, если бы та не назвала ее имя.

Она была растеряна, Даша — зла. Никакой радости от внезапной встречи после такого большого перерыва сестра не испытывала.

— Ты зачем приперлась? — прошипела Даша, отводя ее в сторону. — Позорить меня будешь?

Ника и правда привлекала внимание — иначе и быть не могло. Она сейчас была единственной обладательницей «старой» внешности на несколько улиц. Ей почему-то казалось, что это будет неважно, и очень зря: на нее пялились без стеснения.

— Как ты вообще нашла мой адрес? — продолжала возмущаться сестра. — Я тебе его не давала!

— Ты что, совсем не рада?

— А чем ты можешь меня порадовать-то? Тем,