— Сегодня вместе пообедать не получится, — предупредила его Ника. — Делаем интервью на выезде. Вечером встретишь меня у метро? Если тебе неудобно, я могу взять такси.

— С ума сошла? Да я за тобой на площадку приеду!

— На площадку — не надо, я потом задолбаюсь от тебя ассистенток режиссера отдирать, — рассудила Ника. — Он набрал себе смазливых студенточек, ты для них не звезда даже, а бог. Я же буду голодная и не захочу тратить время на дипломатию.

— Можешь съесть парочку соперниц, — подсказал Макс.

— Они костлявые, я такое не ем. У нас будет общий автобус до места съемки, не переживай, а станцию метро я тебе скину. Просто имей в виду, что обедать будешь один.

— Буду. Глотая слезы.

— Лучше кофе!

Она поцеловала его, когда они расставались у машины. Это тоже стало традицией. Женя до такого бы не додумалась, а Эвелина жила с ним во времена, когда это не было нужно ему.

У Макса не было особых планов на этот день — съемки по графику, ничего необычного. И обедать он собирался один, причем в закрытом кафетерии — только для сотрудников, никаких клиентов с улицы. Тем больше было его удивление, когда за его столик опустился незнакомец.

Мужчина не выглядел опасным, скорее, наоборот, невзрачным каким-то, среднестатистическим до зубовного скрежета. Определенно не замгаринщик, но все равно тощенький. Среднего возраста, среднего роста. Лицо — как будто для массовки природа делала. И наряд непримечательный: джинсы, не дешевые, но уже потрепанные, коричневый свитер.

Оставалось непонятным, почему это ксерокопированный гномик считает нормальным плюхаться за столик главной звезды канала, когда вокруг хватает свободных мест.

— Вот уж не думал, что меня можно не заметить, — фыркнул Макс. — Или меня с фикусом перепутали?

— Не говорите глупостей, Максим Иванович, — укоризненно посмотрел на него человечек. — Если бы любой фикус мог выполнять ваши функции, жизнь стала бы намного проще. Не в обиду вам сказано, кстати, справляетесь вы прекрасно. Просто вас одного мало, хотелось бы таких побольше.

— Так, стоп, давайте сначала… вы кто такой вообще?

Человечек не ответил ему. Он просто достал из кармана удостоверение и быстро, небрежно почти показал Максу. Потом убрал, потому что остальным посетителям кафетерия видеть это, очевидно, не полагалось. Макс не успел разглядеть имя — но успел разглядеть ведомство, и этого было достаточно.

Макс такого не ожидал. Нет, он прекрасно знал, что за ним наблюдают — как и за другими сотрудниками СМИ. Но при всем этом Макс ничем не отличался от других ведущих и популярных блогеров, не было причин уделять ему особое внимание.

Однако странный человечек все-таки здесь, и уж явно не для того, чтобы щей похлебать за одним столиком со знаменитостью!

Теперь, когда напряжение повисло в воздухе, человечек не стал тянуть интригу, он спросил:

— Мне любопытно… почему вы не рассказываете о том, что замгарин на вас не действует? Вы с большой охотой делитесь своим опытом столкновения с этим сомнительным препаратом. Однако то, что может стать самым главным, вы не указываете.

— Откуда вы… — начал было Макс, но осекся. Конечно, они знают. У них наберется с дюжину способов узнать. — Мне кажется, говорить об этом небезопасно. Вреда больше, чем пользы.

— Вот как? Что же это будет за вред?

— Такие слова с моей стороны замгаринщики обязательно извратят. Вроде как я противостою им только потому, что не могу познать всю радость прекраснейшего продукта. В том, что это их усилиями я оказался в психушке, где это все и открылось, они все равно никогда не признаются.

— Разумно, — кивнул человечек.

Он себе в еде не отказывал, сидел тут и обедал, будто они и правда были обычными коллегами, решившими поболтать. Макс понимал, что и ему следовало бы вести себя точно так же — а комок в горло не лез. Потому что он знал: никто не пришел бы просто болтать с ним.

— Почему вдруг это стало важным? — не выдержал он. — Думаю, вы знаете уже давно!

— Мы знали, но до определенного момента этот факт был не так уж ценен. Предполагалось, что это какая-то индивидуальная реакция. Но оказалось, что вы — представитель группы, не слишком многочисленной, увы. И все же достаточно ценной для нас, потому что реакция вашего организма стабильна. Ее можно воссоздать.

— Воссоздать? — нахмурился Макс. — Но зачем?

— Для большинства людей замгарин — это сильнейший наркотик с огромным количеством побочных эффектов. Для вас же он не более вреден, чем стакан газировки: вы, возможно, от него чуть взбодритесь, но не более. Мы надеемся, что с помощью препарата, воссоздающего эту реакцию, мы можем многое изменить для других людей.

— Вы хотите сказать, что сможете вылечить этих, серушных? — оживился Макс. — С помощью моей крови?

— Во-первых, не с помощью вашей крови — вашей крови на всю страну не хватит. С помощью препарата. И вылечить, как вы выразились, тех, кто уже сильно изменился, не получится, в этом мнении все наши медики едины. Сейчас главная цель — вакцина, которая сделает любого человека невосприимчивым к действию замгарина. Если с ней все получится, мы будем работать над препаратами, которые устранят начальные изменения внешности. Мы спасем столько людей, сколько сможем.

Вот эта идея Максу нравилась — и даже очень. Он давно уже усвоил, что далеко не все приходят в «Белый свет» ради идеи. Многие просто слабые, неуверенные, неспособные на самостоятельные решения. Им хочется быть частью толпы, которая их защитит и поддержит. А потом уже наркота делает свое дело, они запутываются в паутине. Самостоятельно они не выберутся — была б у них сила воли, они бы и не влезли в это!

А вот вакцина… вакцина — это хорошо. Конечно, некоторые все равно прибьются к «Белому свету» — с его обещаниями величия каждому лузеру по умолчанию. Но таких будут единицы. С наркоты все это началось!

— Согласен, — без сомнений объявил Макс. — Все, что от меня требуется…

— Похвальное рвение, но потребуется от вас не так уж много, не переживайте. Сначала — просто сдавать кровь в пределах разумного. Потом — участвовать в испытаниях. Вам ничего не угрожает в этой битве, гарантирую. Мы ведь не хотим потерять одного из главных наших глашатаев на этой войне, не так ли? — тихо рассмеялся человечек.

* * *

Когда у тебя ничего нет — у тебя ничего и не отнимут. Именно поэтому