Тея смотрит в огромное окно гостиной Якоба и думает о Гриете и ее угрозах, о безработном отце, о все более тщетных попытках тети Неллы сохранить достоинство и состояние. Думает о Корнелии, которая жалуется, что им приходится довольствоваться дешевым мясом. Думает о Вальтере и о том, что ей по-прежнему больно от этих мыслей.

Чего хочет от нее Якоб, говоря такие слова? Благодарности? Ей надо хорошо подумать, прежде чем что‐то ответить.

Наконец Тея собирается с мыслями:

– Якоб, я никогда не заставлю тебя сомневаться в твоем решении.

Якоб улыбается:

– И я сам никогда не буду в нем сомневаться.

«Конечно, это неправда, – думает Тея, – ведь именно это ты сейчас и сделал».

XXIII

Конец мая выдался по-настоящему теплым. Солнце встает над крышами, и белая краска на фронтонах вдруг кажется лазурной. На кухонном окне у Корнелии в изобилии растут майоран, щавель и зеленый лук, а Лукас теперь принимает солнечные ванны прямо на пороге, валяясь на боку с раннего утра до позднего вечера. Быстроходные яхты и лодки достают из ангаров и заново красят. Заново устанавливаются паруса, заново набиваются подушки на сиденьях. Благодарные амстердамцы поднимаются на свои суда, чтобы ощутить Божью милость.

Дни становятся длиннее. Весенние пальто убраны в сундуки, а рукава закатаны до локтя. Следуя за летними рецептами, виды фруктов и овощей на рынках снова меняются: ягнячья травка и редис, ранняя вишня – и все служанки и повара на рынках соглашаются с Корнелией, что лосось и кролик становятся сочнее. Мясо легко отходит от кости, стоит только вонзить в него нож! На столах появляются маринованные зимой айва и огурцы, и это лишний раз доказывает – вот что можно получить, если правильно подойти к процессу. Если проявить терпение и дальновидность, думать о будущем с любовью и переносить тяготы лишения, зная, что однажды все снова расцветет.

Запись о скором бракосочетании в Старой церкви сделана, беседа с пастором проведена. Невеста готовится к свадьбе, решительно настроена на будущее, и ее семья вместе с ней принимает этот вызов. Именно Нелла находит цветочника в справочнике, на букву Х, некоего Хендриксона, чей прапрадед сколотил состояние на тюльпанной лихорадке лет девяносто назад. Хендриксоны все еще торгуют на рынке, потому что потомки основателя позволяли деньгам утекать сквозь пальцы: «Прямо как суп через шумовку, мадам».

Хендриксон, принесший образцы цветов, которые у него есть, предлагает жимолость как символ уз любви, а также пионы и розы, которые очень хороши в это время года. Выращенные в тепле и собранные в букет, они будут прекрасно выглядеть в руках невесты. Цветочник говорит это, глядя на сжатые, словно зимние луковицы, кулаки Теи. Чего Хендриксон не говорит вслух, но о чем Нелла прекрасно знает: яркие цвета пионов и роз – нежно-розовые и кроваво-красные – должны отвлечь внимание от цвета лица Теи, от ее извечной худобы и от того, что у них нет денег на покупку новой ткани для свадебного платья. Девушка пойдет под венец в своем старом лучшем платье темно-рубинового цвета, коротковатом в рукавах. Нелла гадает, придется ли им оплачивать свадебный кубок.

– Свадебный кубок? – переспрашивает Корнелия. – А разве не все равно, из какого кубка будут пить новобрачные?

Нелла вспоминает свою свадьбу и о том, что у нее тоже не было кубка. Тогда она написала миниатюристке, чтобы сделала для нее кубок, пусть и крошечный, чтобы воплотить мечту в жизнь. И миниатюристка согласилась.

– Это важно, Корнелия. Получится семейная реликвия.

– Которую Тее придется продать через двадцать лет?

– Корнелия, довольно. История не повторится.

Служанка все еще ворчит по поводу этой свадьбы, но ярость уступает место гордости.

Спустя четыре дня после визита Неллы и Теи будущий жених приходит на ужин, и Корнелия готовит пир еще более изысканный, чем в первый раз. Она подает огромного лосося, целиком запеченного со сливочным маслом и мускатным орехом, молодых угрей в щавеле и дикой петрушке под сливочно-яичным соусом, спаржу в масле с перцем, салат из сельдерея и смородиновые блинчики с остатками мадеры со дня рождения Теи.

– Он и так намерен жениться, Корнелия, – говорит Тея. – Не нужно спускать все мое приданое на рынке.

Нелла про себя гадает, не пытается ли Корнелия прикончить жениха избытком масла.

Когда Якоб приходит на ужин, Отто встречает его вежливо, но без теплоты. Нелла чувствует тревогу племянницы. Страх Теи разочаровать отца – это тот самый страх, который когда‐то был хорошо знаком Нелле, но она так же понимает стремление Теи покинуть дом на Херенграхт, дом, жильцы которого так долго вынуждены были смотреть в прошлое. Тея считает, что тетя ничего не знает о том, каково это – быть молодой и желать, чтобы жизнь началась сначала, но, пока племянница стоит, нервно переминаясь с ноги на ногу в прихожей, а Якоб снимает шляпу и отвешивает глубокий поклон, Нелла ощущает себя скованной по рукам и ногам воспоминаниями о своем прошлом. Когда‐то она тоже стояла в этой прихожей, обращаясь к будущему мужу и страстно желая, чтобы он помог ей начать новую жизнь.

Отец Теи не спорил и не пытался запретить свадьбу, и хотя прием, который он оказывает будущему зятю, нельзя назвать восторженным, но нельзя и – враждебным. Отто долго искал объяснений для этой свадьбы, не нашел ни одного – и теперь мрачно соглашается с тем, что она состоится, главным образом потому, что этого хочет Тея. Последнее, чего он желает, – это чтобы дочь отвернулась от него, и Нелла видит его борьбу, мимолетные проблески недоверия, которые он мастерски скрывает. Бывают дни, когда она чувствует себя виноватой в его несчастье, но потом думает обо всем, что ждет Тею, и лишний раз убеждается, что они поступают именно так, как хотелось бы Марин.

Поначалу разговор за ужином не клеится, в основном его ведет Нелла. Корнелия бесцеремонно расставляет тарелки на скатерти, как будто разбрасывает монеты. Если Якоб и замечает это, то никак не комментирует. Они обсуждают предстоящее изобилие светских вечеринок в Амстердаме, безумства летних лодочных прогулок по соседству с чайками и то, что может произойти на бирже. Никто не поправляет Якоба, когда он спрашивает Отто, как тому работается в ОИК. Нелла рассказывает о пасторе Беккере из Старой церкви – он недавно назначен на этот пост, – говорит о его относительной молодости и о том, что им следует пойти и поговорить с ним. Когда