Шрифт:
Закладка:
Точно! Я расскажу им сама! Меня озарила идея, как недавние яркие молнии. Я начну рассказ с их фраз обо мне.
«Наверное, маленькая Розочка была счастливой и несчастной одновременно. У нее на любое событие – грозу, покупку арбуза, рисунок на песке, звездопад, упавшее на землю мороженое – есть теплое воспоминание из детства. Просто в какой-то момент она придумала, что трагичные судьбы – привлекательнее.
Ее видели милой девочкой, которой не хватало любви. Но вдумываться в причины ее печали, искать тот момент, когда она стала такой, никому не хотелось. Иногда и она сама не понимала их. Наверное, ее создатель сам не до конца продумал, почему эта девочка с детства будет меланхоличной. Он хотел, чтобы этот персонаж даже для него оставался загадкой…»
Я бежала с пляжа, повторяя эти строчки и боясь что-нибудь забыть. В такие моменты, когда сюжет из образного перетекает в словесный, главное – быстро перенести его на бумагу, а то он опять утонет в сознании.
Глава 23. Каспар Давид Фридрих. «Восход Луны (Двое мужчин на берегу моря)»
Лунная
Она – самый холодный и колючий огонь. И от этого еще более притягательна. Всем понятно, что будет, если прикоснуться к яркому оранжевому пламени. Все знают, что нужно держаться на расстоянии от огня. Всем известно, что от искр костра останутся прожженные дырки. Но белое, негреющее пламя – что это? Может, оно обласкает кожу теплом и оставит на руке серебристую пыльцу? А может, вмиг сожжет до кости? Вонзится тысячами игл? Или не оставит ничего, вдруг это мираж? Все боялись и хотели ее.
Серебристо-белые волосы и бледная кожа. Льдисто-голубые глаза и колючая улыбка. Всегда полушепот, недоприкосновение, взгляд из-под опущенных ресниц, плавные движения. Много серебряных колец на пальцах, много белых футболок со строчками из любимых декадентских стихов, много запутавшихся цепочек с подвесками-полумесяцами на шее.
Эта маленькая холодная луна затмевала своими выступлениями даже самые яркие солнца нашей группы. Все знали – после нее лучше не отвечать, что бы ты ни сказал, выйдет хуже. Она от нас на расстоянии световых лет, а может, и столетий. «Как до Луны…» – это точно про нее.
На день рождения я подарил ей кошечку из селенита, на Новый год – несколько теплых абзацев про холодную нее.
Ко Дню святого Валентина мы стали жить вместе. Я превращал каждый наш день в прозу, она – в стихи. Казалось, что все великие романы были написаны о нас. Казалось, мы живем в одном серебристо-туманном дне.
За ее холодностью скрывался бушующий пожар, особенно ярко вспыхивающий, когда она увлекалась чем-нибудь. Поэзия, фотография, съемки короткометражек и ее последнее увлечение – рисование. Она могла не есть и не спать, сутками рисуя. Рисуя и мечтая. Мечтая быть чьей-нибудь музой.
– Хочу стать чьей-нибудь Жанной Эбютерн, – полушептала она, разглядывая альбом Модильяни.
Наблюдая за ее увлечениями, я наконец-то узнал, какое ее пламя. Это фейерверки, когда она занята любимым делом. Мягкий, щекочущий синий огонек, когда она хочет чего-то от тебя. Но никакого тепла – ни к кому из окружающих. Только к ее кумирам, к ее стихам и рисункам. Там огонь.
По мере того как Адам читал этот текст, его лицо сначала лишилось тропического загара, а потом покрылось красными пятнами. Миша, Тимур, Венера и Забава нервно переглядывались за его спиной.
– Интересно… – медленно и неестественно громко для себя проговорил Адам.
Потом повернулся к своей команде – Забава стояла как будто в трансе, Тимур скрестил руки на груди и сердито смотрел на нас, Миша пожал плечами, а Венера что-то сказала одними губами. Он снова повернулся к нам.
– Хорошо, давайте попробуем угадать, кто это написал. Есть идеи?
– Логично, что парень, – сказал Макс. – Это не я. Значит, или Сава, или Антон. Лёва, извини, конечно, но ты и романтика – это как твои истории про космос.
– Возвышенные? – с насмешкой спросил Антон.
– Максимально далекие от реальности, – заржал Макс.
– Сава… или Антон? – Адам медленно перевел взгляд с одного на другого.
Сава покраснел, а Антон усмехнулся.
– Я думаю, что это девушка написала. Просто от мужского лица, чтобы нас запутать. Может быть… может быть, Роза? – Сава извиняющимся взглядом посмотрел на меня.
Мне текст понравился и понравилась его героиня. Поэтому было даже приятно, что Сава так подумал.
– М-м-м… Роза?
– Я думаю, я бы могла написать что-то подобное. Но все-таки мне кажется, что это парень. – Я сразу догадалась, кто это. Но мне было интересно, заметят ли другие. Как внимательно мы слушаем чужие работы?
Но все так и перебрасывали этот текст с Савы на меня, с меня на Риту и Лину, а потом обратно на Саву. Никто не вспомнил наши рассказы про сны. Может быть, если бы мы с ним не говорили перед этим, – а это был наш первый разговор, – я бы тоже не нашла общее между двумя текстами. Но сейчас я была уверена, что это Антон.
Я косо посмотрела на него, пока Лера объясняла, почему автор – это точно мужчина. Он еле заметно качнул головой: «Молчи!»
Я посмотрела на Адама – он ничего не заметил. Поэтому я вернулась вопросительным взглядом к Антону, он сузил глаза и снова качнул головой. Ладно, я промолчу, но после он от меня не отвяжется. И он, и Адам знают. Значит, это с Антоном я танцевала той ночью, а он бормотал что-то про Лунную.
Никто не признавался, и это злило Адама.
– Хорошо, – ядовито сказал он. – Раз никто не признается, будем угадывать по мере исключения остальных текстов. Но! – он поднял указательный палец вверх. – После того как мы угадаем, тот, кто не признался, пойдет ночевать в пещеру. Последний шанс!
Все молчали и растерянно переглядывались.
– Ладно, следующий текст.
Последний текст был моим. Я постаралась писать без кружевных предложений и многословных прилагательных. Хемингуэй бы одобрил.
– Остались Роза и Антон.
– Антон!
– Антон, конечно же!
Со всех сторон кричали ребята. Никто даже не подумал, что это мой текст! Значит, я единственная справилась с задачей. Изменила свой стиль до неузнаваемости. Я
