на сенсации. Но никогда не углублялся в суть вещей. Не только в статьях, но и с самой Адой. Я перечитывал старые статьи и ужасался лжи, которую я писал ради «громкости». В нашей газете не особенно заботились о репутации, но я все равно уволился. Еще долго не мог писать – все слова казались мне такими фальшивыми. Я поэтому и стал писать прозу, чтобы не ругать себя за неправду. Там можно безнаказанно выдумывать все что хочешь.

– То есть ты здесь действительно для того, чтобы работать над своей писательской техникой? Кажется, так ты сказал, когда приехал?

Он покачал головой, потом засунул руки за пояс штанов и кинул мне открытку. Обычная открытка с изображением бухты Халонг, сделанная под ретро: кремового цвета картонка, нарисованные островки в стиле туристического плаката середины ХХ века.

Я перевернула открытку: «Только ты можешь мне помочь. Я все еще здесь. Он говорит: “Я убью тебя, а потом себя”. Мне страшно».

– Но почему тебе? Почему не матери? Не в полицию?

– Она прислала мне это в феврале, перед набором. Наверное, потому что хотела, чтобы я притворился наивным учеником. Мама и полиция вызвали бы ненужный переполох, не смогли бы ей помочь, как тогда.

– А ты сможешь?

– Пытаюсь.

– И что ты узнал?

– Пока ничего. Поэтому и решил подкинуть письмо. Ты видела, как он занервничал?

– Ну да, я больше всех это ощутила.

– Он тебя ударил? – Антон спросил не с сочувствием, а скорее в ожидании обличения Адама.

– Нет. И он занервничал, потому что любил ее, любит до сих пор. Ему тоже больно.

– Ага, конечно. Это просто театр.

– Почему ты уверен, что открытка – это не шутка? Может быть, она решила проверить, верен ли ей тот щеночек?

Наверное, от удара Антона удержало только то, что несколько секунд назад он хотел обвинить в насилии Адама.

– Ты не знала ее.

– Только из ваших рассказов.

– И что он рассказал?

– Что она была невероятно талантлива и все к ней тянулись, но не могли достать до вершины. Что у нее была слабость к печальным глазам. – Я специально выделила эту фразу и, чуть-чуть помолчав, продолжила: – Она изменяла ему, но всегда возвращалась.

– Конечно, он выставил ее эгоистичной сукой.

– Ты тоже.

Антон растерянно крутил открытку в руках, большим пальцем руки пытаясь пригладить растрепанный уголок. Потом резко встал, но у двери остановился и жалобно спросил:

– Ты ведь не расскажешь ему?

– Если ты больше никого не подставишь. Из-за тебя вылетел парень.

– Он хотел уехать.

– Откуда ты знаешь?

Он шумно выдохнул, но промолчал.

– Твои ночные вылазки?

– Угу. Он как-то меня увидел бродящим по их территории.

– И ты решил избавиться от него? Следующей буду я?

– Дослушай! Мы с ним поболтали, им, оказывается, и друг с другом нежелательно разговаривать, а он сходил с ума от молчания. Это не его место, ему нужны коммуникации, друзья. Но уехать – значит сдаться, не это ли и нам внушают? Тем более что за следующие три месяца молчания они еще больше нас заплатили. Вот он и терпел, не осмеливаясь уйти. Я просто помог.

– Мне помогать не надо. Я хочу здесь быть.

– Дура!

– Лучше знать, что ты – дура, чем верить, что ты самый умный.

Он насмешливо фыркнул и вышел.

Глава 24. Василий Суриков. «Енисей»

Антон вернулся через час. Растормошил меня, спящую, и спросил:

– Ты ведь не расскажешь ему?

– Подумаю, – пробурчала я, поправляя перекрученную на талии футболку и ища рукой простыню.

– Я не против кого-то. Я просто хочу узнать правду.

– Неубедительно. Если ты такой борец за честность, то просто спроси у них. – Меня все раздражало.

Липкое тело, тяжелая голова и необходимость думать, чтобы отвечать на вопросы. Я чувствовала, что еще один ответ на его вопрос, и я не смогу заснуть до утра.

– Может быть, так и сделаю. Но, пожалуйста, не говори никому. Просто представь, что ты не знаешь об этом. Это не вопрос преданности. От тебя зависит жизнь Ады.

– От меня?

– От тебя в том числе.

– Ну, конечно. Сначала ты называешь меня сукой, а теперь еще и перекладываешь ответственность за чью-то жизнь.

– Хорошо, ты ничем мне не обязана. Никому не обязана. Просто не мешай, ладно?

– Нет.

– Что «нет»?

Я замолчала. Хотелось его помучить.

– Что «нет», Роза?

– Я не хочу быть в стороне. Мне страшно, – соврала я. – Пожалуйста, рассказывай мне все. Я попытаюсь тебе помочь. Я могу попасть к нему в дом. – Даже сейчас стыдно признаваться, но мне нужен был этот предлог, чтобы в своих собственных глазах оправдать себя, свои визиты к Адаму.

– Серьезно? Что произошло той ночью у него?

– Мы… рисовали, – сказала я таким тоном, чтобы он понял, что не только рисовали. – Он сказал, что я могу прийти еще.

– Порисовать?

– Нет. Я пишу рассказ для его сайта. Вот, – сказала я с застенчивой гордостью, но он никак не отреагировал на это. – Я могу приходить, чтобы показывать свою работу, править ее и так далее.

– Ты правда хочешь помочь мне?

– Нет. Но я ведь часть этой истории. Я боюсь. Не только того, что могло случиться с Адой, но и тебя.

– Меня?

– Тебя. Из-за тебя ушел парень. Ты говоришь, что он хотел. Но ты даже не спросил его прямо. Я хочу, чтобы у тебя был кто-то для совета.

Я чувствовала, как он хотел сказать что-нибудь саркастическое и послать меня. От него как будто бы исходили ядовитые пары.

– Давай попробуем.

– Хорошо. – Я совсем потеряла сон. Села на матрас, натянула футболку на колени, чтобы выглядеть более трогательной. – Расскажи мне все, что ты узнал.

– Я же тебе сказал, что ничего.

Мы замолчали. Мне казалось, что отвернуться к стенке и попытаться уснуть – это значит поверить ему. Тем более что Антон не уходил. Мне хотелось дать ему шанс рассказать что-нибудь невысказанное.

Обычно ночами он сам начинал говорить. Неловкое молчание жужжало каким-то насекомым у порога. Луна уже не светила в окно, наверное, сейчас она золотит кудряшки Риты или вихрастую челку Савы, соблазнительно манит их мерцающей дорожкой в море.

«Почему у них так поэтично и в то же время легко?» – быстро мелькнула мысль, и, не успев ее обдумать, я сказала:

– Пойдем купаться в лунной дорожке!

– Луны уже нет, там тучи. – Антон подошел к окну и с опаской выглянул.

– Ну, тогда просто искупаемся. Я никогда не плавала ночью в море.

– Это опасно.

– Прогуляемся?

– Я не хочу, чтобы нас часто видели вместе. Если