– Роза? Значит, это ты написала про… Твой текст был первым?

– Нет, у меня был другой текст… – Я была так зла на Антона, что хотелось сохранить его тайну, только чтобы узнать ее первой во всех подробностях, а уже потом сделать ему больно, рассказав остальным.

– Какой «другой»? Мы все прочитали.

– Может быть, он… потерялся?

– Вас – восемь, текстов – восемь. Может быть, это ты потерялась? Забыла, где находишься? – Адам говорил это так резко, так жестко, что я ощущала его слова, как руки, сжимающие горло.

– Нет, правда, это не я писала. – Я посмотрела ему в глаза.

В них была не просто древняя чернота, как мне казалось раньше, а безжалостная черная дыра, которая поглощает все трепыхающиеся чувственные импульсы. И я разрыдалась. От того, что меня так легко посчитали обманщицей, что никто ни слова не сказал в защиту, а Антон ни на секунду не поменял безразличное выражение лица.

– У тебя был выбор, ты могла сказать раньше. Пойдем, – Адам взял меня за локоть, грубо и очень крепко.

Я, шмыгая носом, засеменила за ним. Отпираться дальше – это показать себя еще более жалкой. Чем дальше мы отходили, тем сильнее он сжимал мой локоть. В какой-то момент я промычала, что больно.

Адам прошипел:

– Представь, что твоя мамочка тащит тебя куда-нибудь. Что ты кому-то нужна.

Он подождал, когда я спущусь по веревочной лестнице вниз, потом подтянул ее и на прощание сказал:

– Я скоро вернусь, и ты все мне расскажешь.

До выхода было не слишком высоко, примерно три метра – при желании можно выбраться, цепляясь за камни. При желании. А у меня его не было, потому что некуда было идти.

Время от времени мне казалось, что в пещере кто-то ползает. Но стоило мне навострить слух, как шум прекращался. Сначала я думала, что Антон все расскажет и Адам вернется минут через двадцать. Потом, когда поняла, что Антону совершенно не совестно от того, что я ночую здесь из-за него, я решила сама рассказать правду Адаму.

Я сложила в голове красивое объяснение своей растерянности, на одной из фраз у меня слезились глаза, наверное, я бы даже всплакнула, когда рассказывала. Но единственное, чего я не могла объяснить себе, – это почему же я прикрыла Антона.

Мне казалось, я слышала крики сверху, но потом о камни разбивалась очередная волна, и все как будто бы замолкало. Я представляла, как это кричат ребята, защищая меня, доказывая, что почерк не мой. Хотя ведь нам всем сказали писать это задание не своим почерком.

Нет, все-таки кто-то действительно кричал. Один парень. Незнакомый голос. А может быть, он казался таким издалека.

Я задремала, пытаясь разобрать слова. По ощущениям прошло несколько минут, но полная луна заметно переместилась по небу.

Проснулась я от того, что кто-то скинул лестницу. В полудреме я подумала: «Лестница до луны». Но тут на фоне полнолуния появился мужской силуэт.

«Антон! Решил исправить то, что натворил», – промелькнула первая осознанная мысль.

Но это был Адам, и я приготовилась к худшему.

– Поднимайся!

Он помог мне вскарабкаться на верхний камень и повел к себе в домик. По дороге мы не разговаривали, но, увидев встревоженных ребят из той группы, я поняла, что это не будет простым разговором. И я решила признаться. Я могу доказать авторство того текста, который присвоили Антону, – почти наизусть его пересказать, назвать помарки и зачеркнутые слова. Тем более что зачеркивала слова в том тексте я, как обычно: плотным-плотным слоем, чтобы нельзя было разобрать первый вариант. Но когда мы зашли в домик, мне стало страшно. А вдруг это проверка? Я ведь и раньше подозревала, что Антон «работает» на них. Я окажусь предательницей.

Адам быстро зашагал к холсту и занавесил его простыней. Потом задернул шторы, снял чистую футболку светло-серого цвета. Сделал несколько глотков водки прямо из горлышка. Все эти приготовления, отвлеченно-рутинные и тягучие, казались мне предвестниками чего-то жуткого.

– Лучше сядь, это надолго. – Он безразлично посмотрел на меня и сам сел на матрас.

Я постаралась подойти уверенно, но быстрый шаг из-за почти негнувшихся ног походил на солдатский марш.

– Сначала я должен извиниться. – К счастью, Адам не обратил внимания на мой удивленный взгляд. Он колупал ногтем пятно на штанах. – Я слишком поспешил с выводами. Это же так глупо! При чем здесь ты?! Просто это очень больная тема для меня. Но и ты должна была настойчивее объяснить. Тебе нравится, когда тебя наказывают?

На мгновение глаза Адама весело блеснули, но для улыбки блеска не хватило. Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Забава нашла бумажку с твоим текстом в кустах рядом с ящиком, – он кинул мне комок бумаги. – Задание ты провалила бы, конечно, – сразу видно, что текст – твой, но у вас никому не удалось замаскироваться.

Значит, Антон не признался.

Я развернула листок. Как-то мы с Ритой развлекались тем, что пробовали писать нерабочей рукой – она правой, а я левой. Я переписала левой рукой свою короткую заметку из самолета – просто запись с жалобными мыслями, даже стыдно, что Адам это прочитал. Подкинуть могла только Рита, но она бы не стала. И тут я вспомнила, как в тот день, когда мы дурачились, Антон дремал в гамаке. Видимо, решил подстраховаться на тот случай, если я его сдам. Сколько же времени он это планировал?

– Это был Костя. Парень из наших учеников второй ступени.

– Но… зачем? – Я слышала фальшивые ноты в своем удивлении, но Адам был так подавлен, что не обращал на них внимания.

– Он не признался. Пока.

– Тогда почему…

– Его видели рядом с ящиком днем. Он не раз и не два спрашивал про нее. У других, не у меня, конечно. Говорят, он хотел написать про нас роман. Они из одного города, может быть, даже были знакомы когда-то.

Их историей интересовались все. Обвинение мне показалось неубедительным, но, наверное, для Адама оно звучало более правдоподобно, чем моя вина. Интересно, это тоже работа Антона или совпадение?

Чтобы что-то сказать и не выдать себя, я попросила рассказать про нее. Я думала, что Адам вспылит и выгонит меня, но он принес одну из картин (багровый силуэт, танцующий что-то африканское с бубном в руке, на белом холсте – явно незаконченная работа) и начал рассказ:

– Она была… – Почему-то он говорил о ней в прошедшем