Шрифт:
Закладка:
– Она была счастливой девочкой, – сказала Рита. – У нее на любое событие: грозу, покупку арбуза, рисунок на песке, звездопад, упавшее на землю мороженое – есть теплое воспоминание из детства. Просто в какой-то момент она придумала, что трагичные судьбы – привлекательнее. Те, кто по-настоящему ощутил боль, никогда не будут стремиться вернуться к ней. Никто заново не ломает сам себе кости. А вот расцарапывать поверхностные коросты очень любят.
– Понятно, Рита. Кто следующий?
– Рита, ой, Роза – девочка с очень ранимой душой. Ее красивые строчки рождаются благодаря природной чувствительности. Невозможно быть чувствительным, не переживая боль этого мира. Но красивые строчки не родятся без восхищения планетой. Наверное, маленькая Розочка была счастливой и несчастной одновременно. Я так вижу.
Сава покраснел, но все же посмотрел мне в глаза и приободряюще улыбнулся. Потом быстро опустил взгляд и стал стряхивать песок с лодыжки.
– I think that ни один счастливый человек не может заниматься искусством. Поэтому маленькая Розочка should be благодарна за то, что ее сломали в детстве. А ее точно сломали. Мы же ноль при рождении. Потом мы или накапливаем отрицательную энергию, становясь творческим «минусом», или заряжаемся положительной, чтобы быть бесполезным для мира светом. Это из моей поэмы про физику. Вы ее, наверное, читали. Я оставляла ее в туалете. И у тебя в домике тоже, – Лина посмотрела на Адама.
– Да-да, читали. Лев?
– Я не понял. Мне нужно придумать что-то? Или сказать, что я думаю о Розе?
– Представь Розу в детстве. Опиши ее, как будто своего героя. Какой она была?
– Ой, я бы сделал ее воительницей. Не главной. Но чтобы у нее была трудная судьба, но загадочная. Я таким героям даже не придумываю прошлое, чтобы они были загадкой даже для меня. – С каждым предложением Лев как будто бы заводился. Сначала говорил коротко, медленно, а потом все быстрее и сбивчивее: – Знаете, некоторые вещи должны оставаться загадкой. Там… Почему небо голубое, например. Я вот до сих пор не знаю и не хочу узнавать. Так можно фантазировать об этом. Придумывать разные теории. Или там… Почему…
– Трава, блять, зеленая, – не выдержал Макс, и все засмеялись.
– Или почему, – продолжал Лев, по-детски обиженно опустив уголки губ, – почему хозяева так похожи на своих собак? Почему ты не хочешь спать, но хочешь?
– Чего?
– Ну, вот я не хочу спать, я хочу писать роман, но засыпаю.
– Ты бы еще спросил, почему я не хочу стареть, но старею, – заржал Макс.
– Или почему я не хочу толстеть, но толстею, – сказала Лера, напрашиваясь на комплимент.
– Ты не толстая, – покраснел Лев, – ты с выпуклостями. Такими как надо. Как…
– Хватит! Лев, к завтрашнему дню напишешь пять страниц про вещи, которые остались для тебя загадкой. А сейчас вернемся к Розе. К маленькой Розочке.
– Я не понимаю, зачем нам придумывать прошлое Розы и пытаться что-то объяснить ей самой.
– Не надо придумывать, расскажи, каким ты его представляешь.
– Да каким… – Антон развел руками. – Как и у всех нас, росших в то непростое время, когда наши родители просто не могли показывать свои слабости. Как и у большинства, наверное, это была борьба, выживание. Была ли она сломанной девочкой? Я считаю, я представляю, что нет. Нелюбимой? Тоже нет. Просто, как большинство из нас, выросших в семьях с отношениями разной степени прохладности, не всегда чувствовала тепло.
Последней коротко высказалась Лера:
– Я представляю ее очень милой девочкой, которой не хватало любви.
– Роза, что из этого оказалось тебе ближе?
– Не знаю… Ничего и все, как-то так… Нужно обдумать.
– Хорошо. Может быть, кто-нибудь еще хочет высказаться? Тогда я скажу. Неважно, какой ты была тогда. Главное, как ты используешь свое прошлое в настоящем. Не нужно жалеть или стыдиться чего-то. Используй это.
– Иногда мне кажется, в последнее время все чаще, что ты играешь роль моей совести. Очень нудно.
– Я не играю, ты сама все время спрашиваешь мое мнение. Ты обижаешься, потому что не находишь одобрения?
Мы с Ритой сидели на берегу на расстоянии в несколько метров друг от друга. После вечерней беседы я не хотела ни с кем разговаривать, тем более с ней. Меня все больше раздражало то, что она пыталась привить мне свое видение мира. Я хотела, чтобы она воспринимала меня такой, какая я есть, но в то же время постоянно ждала ее слов, что она видит во мне свет, что за своей грубостью я просто маскирую слабость, неуверенность и все в таком духе.
Сегодня вечером меня рассердило то, как она сказала про мою поверхностность. Она тоже видит во мне лишь лужу?
Все разбрелись наверх, а я ушла поближе к пещере и села у самого прибоя. Когда Рита подошла и села чуть поодаль, я даже не повернулась. Только с силой швырнула ракушку в море, а потом кинула кучку песка на прозрачного крабика. Когда крабик почти выполз, я опять закопала его.
– Не издевайся над ним, он ни в чем не виноват, – заговорила «моя совесть».
– Конечно, мне хочется одобрения! А вы видите во мне только надуманные проблемы.
– Чужие проблемы всегда кажутся чуть преувеличенными. Тем более что мы не знаем всю твою историю.
– Тогда и не надо говорить, что я ковыряю поверхностные раны! Твои проблемы мне не казались преувеличенными.
– Только потому, что тебя очаровывают несчастные судьбы. Даже я не придаю столько значения своему прошлому, сколько моему прошлому придаешь ты. Ты поломанная не потому, что тебя кто-то сломал. Тебе просто нравится хруст собственных костей.
– Тебе виднее. – Сашка часто говорил мне, что неинтересные или безвыходные споры нужно заканчивать фразой «вам виднее». На это никто никогда не возразит.
В первые недели меня восхищало то, как мы копаемся друг у друга в головах. Как честно говорим то, что думаем. Как философствуем обо всем на свете, не боясь звучать слишком пафосно или глупо. Но сегодня, когда этот психоанализ коснулся меня,
