времени. – Она… То, что ты сегодня слышала, – это просто текст стороннего наблюдателя. Тот, кто знал ее близко, никогда бы так не написал. Она мыслила эпохально. Позволяла себе думать, не мечтать, а думать, как о действительно осуществимом будущем, о таких вещах… Когда мы познакомились, я уже был успешным. Мечтал о мировом признании, а она так просто сказала: «Ты создашь новую эпоху. Новый “изм”». Ты больше, чем художник. Ты создатель, учитель». Если ей что-то нужно было – она просто брала это. Без разрешения, одобрения. Использовала без сожаления, выкидывала и забывала. Когда ты с ней (я не имею в виду спишь, вообще с ней – просто сидишь в одной комнате), просто невозможно не творить. Постоянно тянешься, выше и выше, а она все равно наверху, недостижимая. Может быть, даже не зовет тебя и не ждет, а ты все равно ползешь, карабкаешься. Ее одобрение – как наркотик. На него все подсаживаются, а достать невероятно тяжело, даже таким талантам, как я. Мы все ее обожали. Это она придумала «Джунгли». Она придумала Адама.

– Она правда сбежала с кем-то?

– Нет, мы принесли ее в жертву, – грустно рассмеялся Адам. – Видишь пятна на картине – это все, что от нее осталось.

Он показал на другой холст, тоже незаконченный, усеянный буро-красными подтеками, местами облупившимися, который я до этого мысленно назвала «Самоубийство Поллока».

– Мы никогда не ограничивали друг друга. Но она всегда возвращалась, как и я.

– Как Симона де Бовуар и Сартр?

– Как Адам и Ада, – жестко сказал он.

– Для нас все те приключения на стороне были просто интересным опытом, никак не пересекающимся с нашей любовью. Просто параллельные отрезки свободы. Она позволяла мне делать все, что я захочу. И что бы я ни сделал, все было для нее просто любопытным экспериментом. Она никогда не говорила: «Я не знаю», «Я сомневаюсь». Всегда было: «Давай попробуем!» А потом она просто исчезла. Ни чертового театрального прощального письма, ни эсэмэски с загадочной строчкой из стихов, ни цитаты, подчеркнутой в книге. Ничего. Сначала я думал, что она играет. Искал подсказки, намеки. Она всегда легко увлекалась новым занятием или человеком. Она говорила, что у нее слабость к печальным глазам.

«Это же про Антона!» – подумала я.

– Но горела ими обычно не долго, всегда возвращалась ко мне. Потому что ни в ком она не видела пророка, лидера. И вдруг сбежала с каким-то серфером. Блять. Не с лидером какой-нибудь мировой секты, не с сумасшедшим поэтом или голливудским актером, а с серфером. Я даже не знаю, в какой момент они познакомились. Чем он ее зацепил так, что она ни слова мне не сказала. Она звонит своей сумасшедшей мамочке, а мне – нет. А ведь мамаша считала ее проклятой. Она связалась с каким-то двинутым на религии мужиком, когда Аде было семь лет. Он ей и сказал: «Что за имя такое – Ада? Это тебе дьявол нашептал». А мать и не могла объяснить, почему она ее так назвала. Потихоньку он промыл ей мозги. Говорил, что ребенок не может быть талантливым во всем, у нее не может все получаться без усилий. «Твоя Ада из ада» – так он говорил. Она и Адама придумала, чтобы позлить мать. «Посмотри, мамочка, на библейскую любовь всей моей жизни».

Я вспомнила все статьи про «Джунгли» – именно мама Ады подняла шум после ее пропажи.

– И представляешь, она общается с матерью, которая всю жизнь считала ее дьявольским отродьем и таскала по бабкам, а мне за эти три года так ни разу и не позвонила. С кем она сейчас? Я бы обязательно о ней услышал. Но такое ощущение, что она рассталась со всеми мечтами. Что этот серфер утопил ее в повседневности. Ты бы променяла «Джунгли» на быт?

Я помотала головой. Я боялась думать о том, что меня ждет через несколько недель. Боялась, что мне не предложат остаться. А уж сбежать отсюда с загорелым красавчиком ради пива по вечерам и протяжного «baby»…

– Я бы хотела остаться здесь навсегда.

Адам, всегда такой внимательный к чужим словам, сейчас проигнорировал меня.

– Когда я прочитал тот текст, то сначала подумал, что кто-то решил пошутить надо мной. А потом… Вдруг она решила дать знать о себе… Сейчас мне это так нужно.

Я как можно сочувственнее посмотрела ему в глаза. Он еще долго молчал, а я не решалась даже приобнять его. После его рассказа мне казалось, что я недостойна даже быть с ним в одной комнате. Ведь я никогда не дотянусь до нее. Поэтому я неловко спросила: «Мне лучше уйти?» – но получилось неуверенное утверждение. Адам никак не отреагировал.

Когда я вернулась на нашу территорию, Антон молча прошел мимо. Безразлично кинул короткий взгляд, как на пальму или полупрозрачное облачко, и пошел к себе. Никаких «спасибо», «извини» и тем более объяснений. Но теперь я знаю его историю, вернее, догадываюсь об «их истории». Думаю, что она похожа на историю Адама. Короче и прозаичнее. Но от него она тоже сбежала.

Весь следующий день я ходила с взглядом «я знаю, что вы сделали прошлым летом», при этом стараясь не оставаться с ним наедине.

Вечером, после отбоя, Рита ушла на пляж «порисовать лунные дорожки», что означало «прижаться щекой к плечу Савы и рассказывать друг другу истории, задумчиво посыпая песком ноги».

После вчерашней бессонной ночи, заполненной призраком Ады, сон начал накатывать еще с обеда. Вечером, глубоко задумавшись, я несколько раз ловила себя на странных мыслях на грани реальности и сна, типа «хорошо морковке загорать, в ней много витамина D, загар сразу ложится ровно». Поэтому после ухода Риты я сразу легла спать. Мне показалось, что прошло минут 10–15, я резко проснулась, почувствовав, что в домике кто-то есть.

«Просто приснилось», – сказала я себе, но тело не поверило. Оно стало тяжелым-тяжелым, мышцы со всей силой напряглись.

Я боялась отвернуться от стены, потому что знала – кто бы это ни был, я его увижу. В полнолуние, как сегодня, комната была хорошо освещена через бамбуковые жалюзи на окне. Полнолуние! Наверное, это Лунная.

Стараясь успокоить дыхание, я медленно выдыхала через рот. Но сердце так колотилось, что к каждому моменту выдоха воздуха накапливалось слишком много, и я выдыхала слишком громко. Зачем она здесь? Хочет поделиться своей версией? Они с Антоном затеяли свою игру? Может быть, он хочет избавиться от Адама и занять его место? Хотят свести его с ума письмами? А я лишний свидетель…

Пока