Шрифт:
Закладка:
Мне кажется несомненным то, что именно влияние Второй Партиды могло лежать в основе тенденции к теологизации королевской власти, которая обретала контуры абсолютной – такой, какой она предстает на кортесах в Ольмедо в 1445 г., где было разъяснено, что интерпретация королевской власти в духе абсолютизма многое восприняла из «отражения богословского понимания власти Бога»[620]. Из этого положения могли вытекать следствия, вполне соответствовавшие вопросам, столь значимым для осуществления королевской власти в том, что касалось судопроизводства и назначения наказаний[621], с акцентом на божественные истоки королевского правосудия[622].
Последние следует также искать в том значительном внимании, которое далее будет уделено им в теории политики и права, восходящей к «Семи Партидам» Альфонсо X. В этой теории, что вообще характерно для образа мыслей Мудрого короля, указания на божественное происхождение королевской власти выступают в качестве ключевой особенности. Аспект, связанный с теологизацией королевской власти, занимает центральное место в процессе легитимации абсолютистских претензий Короны. С точки зрения теологической перспективы любое королевское решение может быть оправдано, поскольку, в конечном итоге, его всегда можно связать с волей самого Бога, что особенно важно применительно к отправлению правосудия и, в особенности, всего, что относится к назначению наказаний[623], и что, таким образом, подчеркивает божественное происхождение королевского правосудия[624].
Начиная именно с 1445 г., одновременно со значительным укреплением абсолютистских тенденций во власти кастильского короля, стало увеличиваться количество отсылок к тезису о божественном происхождении королевской власти. Ничто не может служить лучшим подтверждением этого факта, чем текст постановлений кортесов в Ольмедо, выступающий прямым отражением идей, усвоенных из Второй Партиды. В этом тексте, наряду с восприятием короля в качестве помазанника и викария Бога, – что возвышало его над любым возражением со стороны населения его королевства[625] – абсолютно четко устанавливается положение монарха, поставленного над законами, что вновь обосновывается фактом его богоизбранности[626].
Действительно, с точки зрения развития ключевых аргументов применительно к модели монархической власти, выдвинутых в Ольмедо, оказывалось недостаточно простой более или менее объективной и нейтральной отсылки к закону Альфонсо Х. Необходимо было, кроме того, дать этой модели такую интерпретацию, которая соответствовала бы только концепции обожествленной монархии, явно абсолютистской по своей форме. С этой целью законодатель исходил из представления о божественности королевской власти через придание королю статуса помазанника и викария Бога, что само по себе предполагало, что «quelos que al rrey rresisten son vistos querer rresistir a la ordenanza de Dios»[627].
Установленный, таким образом, принцип незыблемости королевской власти, получал развитие, начиная от самого процесса отбора тех законов Второй Партиды, которые содержали идеи, наиболее совместимые с концепцией абсолютной монархии, что вело к использованию, главным образом, тех законов Партид, которые, главным образом, относились к следующим титулам 1 (озаглавленный «Об императорах, королях и других могущественных сеньорах»), 2 («О том что королю надлежит знать, любить и бояться Бога»), 13 («О том что народу следует знать, и любить, и бояться, и охранять, и чтить Короля») и 19 («О том что народ должен охранять Короля от его врагов»)[628].
Одно только простое перечисление этих титулов уже дает представление о том, что все законы, включенные в постановление кортесов в Ольмедо, были отобраны явно для утверждения неоспоримого превосходства монарха, либо для перечисления обязанностей вассалов по отношению к нему и многочисленных нерушимых прав, которыми последний обладает в отношении первых. И, напротив, не было включено ничего из того, что говорило бы об обратном, то есть из числа норм, устанавливавших обязанности короля перед его вассалами. Несомненно, мы имеем дело не просто с определенной формой обнародования Второй Партиды и наделения ее юридической силой: прежде всего речь идет об использовании ее в качестве инструмента легитимации модели монархической власти, отождествляемой с тем, что являлось явно проабсолютистской тенденцией. Это обращение к памятнику в конкретных политических интересах, выходящее за рамки простой попытки придания юридической силы определенным законам Альфонсо Х, становится очевидным, когда приводятся положения о наказаниях тех, кто пойдут «contra las otras leyes de vuestros regnos asi delas Partidas commo delos ordenamientos rreales que fablan çerca dela rreuerençia e obediencia e sujeción e naturaleza e fidelidad e omilldat e lealtad e onestat quelos obedientes e leales vasallos deuen e son tenudos asu rrey e sennor natural»[629]. Кроме того, в завершение фрагмента используется возможность для предотвращения любой попытки альтернативной интерпретации Партид, не соответствующей версии, установленной кортесами в Ольмедо; король утверждает: «rreuoco qualquier otro entendimiento quela dicha ley dela Partida <…> han o aver puedan en contrario» [ «воспрещаю любые иные толкования указанного закона Партиды <…>, которые существуют или могут существовать в противовес (установленному)»]. Это утверждение отражало, до какой степени сознательным являлось настаивание на единственно возможной интерпретации по отношению к тексту Альфонсо X[630].
Как я уже отмечал в другом месте[631], на кортесах в Ольмедо была предложена структурированная и органичная модель королевской власти. Правда, эти структурированность и органичность не отвечали существовавшему положению, а скорее являлись прямой производной от текста Второй Партиды[632]. Последняя, украшенная некоторыми риторическими оборотами, монотонно присутствовала, приспосабливаясь, – как рыба к жизни в воде, – в своем стремлении отстоять модель монархической власти в противовес реальной ситуации. Теперь эта модель открыто продвигалась в противовес акту измены, подобному действиям того, кто привел короля на поле брани с несколькими мятежными грандами королевства. Подчеркивались теоцентрические основы и черты абсолютизма, защищенные от любого противодействия или неприязни – таких, какие исходили от группировки, возглавлявшейся арагонским инфантом. Но основная разница между двумя памятниками, – текстом Второй Партиды и постановлениями кортесов в Ольмедо, – заключалась не столько в их содержании, сколько в том, что кортесам в Ольмедо предшествовала конкретная административная практика, отсутствовавшая в случае свода законов Альфонсо Х: в этой практике в течение двух предшествующих десятилетий применялись те политические и правовые принципы, которые теперь стали неотъемлемыми составляющими модели монархической власти. Следствием этого явилась практически полная тождественность содержания основных законов Второй Партиды, касающихся королевской власти, и их изложения в постановлениях кортесов в Ольмедо; на самом деле эта тождественность скрывала глубокое различие двух текстов. В сущности, это различие вполне ощутимо. Во Второй Партиде в качестве политического идеала предстает фигура короля, действующего как главный законодатель, что, в свою очередь, включало в процесс функционирования королевской власти законотворческую функцию, применявшуюся
