Шрифт:
Закладка:
И Росс, и Паскуаль-Аржанте отмечали наличие другой краски в этом преимущественно монохроматическом изображении, в основном выполненном коричневыми чернилами[581]. Они заметили, что фигура императора обведена синим, но не обратили должного внимания на смысл или назначение этого цветового отличия. Я полагаю, что, коль скоро художник рукописи O взял на себя труд включить цветные детали в почти полностью монохромную миниатюру, он преследовал некую важную для него цель. Голубовато-фиолетовые очертания короля и одного из его воинов должны были напомнить о тирском пурпуре. Тирский пурпур (известный также как Королевский пурпур, Королевский синий или Императорский пурпур) – это разновидность красителя, извлекаемая из мурексов (моллюсков), его начали изготовлять в финикийском городе Тир еще в бронзовом веке. Сложность изготовления красителя, поразительный цвет (фиолетово-сине-красный), а также устойчивость к выцветанию делали пурпурную одежду из Тира крайне популярной и дорогой. По легенде, после взятия Суз Александр Македонский обнаружил в хранилищах города рулоны пурпурной ткани стоимостью около 5000 талантов; по-видимому, она была получена в виде дани и хранилась как некий ценный депозит. Со времен Античности тирский пурпур был неотъемлемым символом высокого социального статуса, его использовали, чтобы подчеркнуть власть, престиж и богатство[582]. В античную эпоху только император или те, кому посчастливилось заслужить его благосклонность, могли носить голубовато-лиловые шелковые одежды, известные как кеколумена, а иностранцам даже не разрешалось покупать их[583]. Таким образом, окантовка изображения в рукописи O обозначает императорский статус Александра и Гефестиона как его вероятного преемника (его фигура также обведена синим цветом). Цветовое оформление также подчеркивает имперские амбиции предполагаемого читателя произведения – Альфонсо Х. Дело в том, что Альфонсо часто изображали сходным образом – в голубовато-фиолетовой мантии или в обрамлении пурпурных деталей (ил. 5 во вклейке). Необходимо обратить внимание на две фигуры: первая – это один из солдат Александра, чья рука служит manicule (указателем в форме кисти руки) и привлекает внимание читателя к расположенному выше тексту; второй – предположительно Гефестион (напомню, что это единственная, за исключением Александра, фигура окантованная пурпурным) – указывает на оставшиеся части истории, повествующие о завоевании Азии. Остальные спутники Александра также делятся на две группы – одни оглядываются в прошлое, а другие устремлены в будущее. Таким образом, анализируемая миниатюра маркирует паузу в прочтении манускрипта, визуально выделенную точку, побуждающую читателя задуматься о прошлом и с нетерпением ждать будущего.
Хотя фигура Александра на миниатюре рукописи O в первую очередь отвечает повествовательной цели – показать македонского царя у могилы Ахилла, она отличается от канона. Александр носит не традиционный императорский венок из лавровых листьев, а средневековую корону иврейского дома (бургундской династии германского происхождения, к которой принадлежал и Альфонсо Х)[584]. Этот украшенный характерными листьями аканта (см. илл. 4 и 5 во вклейке) венец появляется почти на всех дошедших до нас портретах Альфонсо Х (особенно в «Кантигах»), его также можно часто увидеть на прижизненных изображениях его предков, правителей Кастилии и Леона – Альфонсо VII, Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III (чье мумифицированное тело в соборе Севильи до сих пор лежит в короне иврейской династии на голове). Кроме того, рукоять средневекового меча, изображенная в рукописи O, также ярко окантованная пурпурным, была призвана вызывать ассоциацию либо с мечом Альфонсо Х (он хранится сейчас в Королевском арсенале в Мадриде, см. ил. 6 во вклейке), либо с легендарным клинком Фернандо III – Лоберой, – ассоциировавшимся с завоеванием этим королем Севильи (1248 г.). Лобера хранилась в кафедральном соборе Севильи; после смерти Фернандо III в 1252 г. Альфонсо X приказал выставлять этот меч на всеобщее обозрение во время ежегодных празднеств, отмечавших завоевание города его отцом (см. ил. 7 во вклейке).
Тот вид изобразительного символизма и смешения разных временных пластов, который мы обнаруживаем на ил. 4, позволил средневековым династиям создавать новые репрезентации власти посредством иконографии. В изображениях данного вида происходило как бы схлопывание времени, благодаря которому легендарные предки династии перемещались из мифологической истории в реальную. Предметы на миниатюре, запечатлевшей Александра у гробницы Ахилла, ни в коем случае нельзя считать частью живописного реквизита. Они образуют своеобразную систему онтологических и исторических знаков, благодаря которой читатель (он же зритель) мог воочию наблюдать слияние прошлого и настоящего. На анализируемой иллюстрации изображены прародители дома Ивреи; композиция построена так, чтобы стало очевидно – история рода восходит не только к Александру Македонскому, но и к легендарному прапрадеду Александра, античному герою Ахиллесу. Таким образом, указанная миниатюра фиксирует династические притязания Альфонсо Х, вписывает его в глобальную историю Империи, а также служит важнейшим связующим звеном между королем и его легендарными предками. По-видимому, она была создана близким ко двору художником.
Следующее изображение (ил. 8 во вклейке) подчеркивает правомерность притязаний Альфонсо Х на престол Священной Римской империи; на нем показано, как 17 марта 1256 г. Бандино ди Гвидо Ланча и еще один гибеллинский посол Пизы принесли Альфонсо известие об его избрании императором.
Здесь Альфонсо Х изображен в полных императорских регалиях. Его голову венчает корона Ивреи, на одежде помещены геральдические символы Кастилии и Леона, в левой руке короля держава (традиционный христианской символ власти монарха над его королевством), к державе прикреплен посох (также обозначающий земную власть), увенчанный эмблемой Священной Римской империи – имперским орлом. Наконец, вся сцена дана на королевском синем фоне[585].
В свете вышеизложенного отождествления Александра и Альфонсо Х на миниатюрах рукописи O, «Книгу об Александре» следует рассматривать как некий пробный камень при прослеживании генеалогии Иберийской империи (ее regesta imperii), репрезентации и текстуализации указанных представлений. Особенно интересно, что в данном случае имперская идея обрамлялась постоянно повторяющимися намеками на неудачу и смерть императора. Необходимо подчеркнуть, начиная с середины XIII в. в иберийской литературной традиции отношение к имперской идее становится довольно противоречивым, в XVI столетии (в золотой век Иберийской империи) эта амбивалентность сохранилась и даже усилилась, что наглядно показано в исследовании Винсента Барлетты, посвященном реконструкции представлений об Александре Македонском в Средиземноморье в эпоху раннего Нового времени[586]. Начиная с «Книги об Александре», рассуждениям о триумфе Испанской империи неизменно сопутствуют тревожные размышления о смертельной опасности и моральных проблемах, с которыми сталкивается носитель верховной власти; неумеренное честолюбие государей и стремление к неограниченной власти ослабляются постоянным страхом перед неудачей.