Шрифт:
Закладка:
Таким образом, хотя сами «Семь Партид» не приобрели статуса обязательного и определяющего источника права, их положения о престолонаследии сыграли решающую роль в обосновании процедур, касающихся первого случая несовершеннолетия наследника, с которым пришлось столкнуться монархии Трастамара. Что, в свою очередь, создало прецедент, который впоследствии стал определяющим в ситуации второго случая наследования престола несовершеннолетним, обусловленного ранней смертью Энрике III.
Расширение законодательной власти короля
В политической мысли круга Альфонсо Х существовало явное стремление способствовать монополизации законодательной власти в руках короля, к тому, что можно перевести как «тенденция к многократному расширению сферы действия королевских законов»[606]. В законодательстве Альфонсо повсеместно встречаются указания на то, что король собирал совет, чтобы сформулировать тот или иной закон, но при этом законодательство всегда уклоняется от замечаний, касающихся ограничений законодательной инициативы короля. Точно так же в праве Альфонсо ничто не позволяло обосновывать подчинение короля правовой системе. Соответственно, когда во Второй Партиде поднимается вопрос о характеристике тирана и устанавливается до восьми качеств, связанных с этим статусом и определяющих управление королевством, но ни в одном из них не идет речи о неисполнении предписаний закона со стороны короля. Как следствие, законодательство и политическая мысль круга Альфонсо Х, а в особенности – Вторая Партида, синтезировавшая их принципы наиболее полно, создавали многочисленные возможности формирования в будущем абсолютистской концепции королевской власти, подобной той, что делала первые шаги в эпоху Трастамара.
В период формирования модели абсолютной монархии во главе с королем, освобожденным от действия закона, законодательная деятельность одновременно обратила свой взор на организацию судопроизводства, прописанную в «Семи Партидах», что нашло отражение в знаменитой и важной прагматике 1427 г., которая утвердила авторитет свода во всех вопросах, касавшихся формы ведения дел, которой должны был следовать судебные учреждения[607]. Соответствующие нормы являются дополнительным свидетельством того, что законодательство Альфонсо Х воспринимало себя как наиболее действенную основу правового порядка в процессе трансформации складывающейся модели монархической власти.
В рамках той же траектории следует рассматривать идентификацию Хуана II с моделью короля-творца права, не зависящего от своих собственных законов, обладающего королевскими прерогативами и наделенного неоспоримым верховенством в вопросах осуществления правосудия; именно эта цель определила провозглашение «Королевского уложения Медины-дель-Кампо» (1433 г.)[608]. Кроме того, в его тексте явным образом подчеркивается авторитет Партид[609] в отношении вопросов правового характера, в числе которых – вызовы в суд[610] и процессуальные нормы, которые следовало применять в ходе судебных процессов[611].
Относительно принципов функционирования института королевской власти под эгидой права Альфонсо X следует рассмотреть гипотезу о возможном влиянии Второй Партиды на реорганизацию королевского двора, что могло отразиться в известных «Установлениях Гвадалахары» (Ordenanzas de Guadalajara) 1436 г. Совпадение значительной части представленных там должностей с теми, которые фигурируют в описании двора, составленном Мудрым королем, и которые перечислены в девятом титуле этой Партиды, может свидетельствовать об этой тенденции применительно к контексту, в котором его законы с течением времени должны были приобретать все большее значение.
Партиды и рыцарский идеал в эпоху Трастамара
Модель монархической власти определялась не только тем, что касалось ее непосредственно, но и тем, как проявлялись другие существенные элементы политической системы, способствовавшие формированию определяющих очертаний монархии как таковой, являвшейся следствием определяющей связи с ней этих элементов. В качестве такого элемента выступало и рыцарское сословие.
Хорошо известна ведущая роль Второй Партиды в определении рыцарского статуса, как его понимали в Кастилии XV в.[612] Соответственно, можно утверждать, что основные кастильские авторы той эпохи, которые уделяли какое-либо внимание теме рыцарского сословия, воспринимали как бесспорно авторитетные тексты титулов 21 и 26 Второй Партиды. Учет этого фактора может оказаться весьма существенным фактором применительно к трем авторам, которые, безусловно, являлись наиболее авторитетными в вопросах, касавшихся трактатов о рыцарстве; речь идет об Алонсо де Картахена, Диего де Валера и Фернане Мехиа.
Алонсо де Картахена находится под абсолютным влиянием законов Второй Партиды как в случае его «Учебника рыцарей» (Doctrinal de caballeros), так и в его ответе на «Вопрос» (Qüestión)[613]. В последнем сочинении, пытаясь ответить на вопрос, поставленный маркизом де Сантильяна, он прибегает к тексту Альфонсо X, чтобы подойти к объяснению этимологии понятия «milles» (sic)[614]. В первом же из названных трудов, «Учебнике рыцарей», пытаясь систематизировать нормативное регулирование статуса рыцарства, епископ Бургоса принял во внимание прежде всего титулы 21, 22 и 26; четыре книги, которые составили его произведение, были выстроены при непосредственной опоре на ту же часть Партид[615].
В свою очередь, Диего де Валера периодически касался концепции монархической власти, толкуя аспекты Второй Партиды, затрагивающие проблему рыцарства. Как показал профессор Родригес Веласко применительно к проблеме постоянных обращений Диего де Валера к Партидам в том, что касается статуса рыцарства, «в частности, принципы последнего Диего де Валера распространяет на всю социальную систему и, прежде всего, на модель королевской власти»[616]. Вероятно, в случае Валеры речь идет об одном из наиболее показательных случаев использования Второй Партиды для определения четких рамок отношений между монархией, претендующей на абсолютный характер, и рыцарством, считавшим себя неотъемлемой частью контекста этого монархического проекта[617].
Фернан Мехиа подходит к своему трактату «Об истинном благородстве» (Nobiliario vero), по его собственному утверждению, «с фундаментальностью, заимствованной из Второй Партиды», исходя главным образом из текста этого памятника, давая характеристику рыцарства как института. Это отразилось в повторяющемся бесконечном цитировании текста Альфонсо X на протяжении всего этого трактата[618].
В соответствии с этой логикой, на кортесах в Мадригале в 1476 г. была ясно подчеркнута высочайшая значимость модели рыцарства, заимствованной из Партид; она четко определялась отношениями служения и подчинения монархии как единственному обладателю права на посвящение в рыцари, что полностью соотносилось с положениями Партид. Таким образом, именно через обращение к Партидам на этих кортесах уже в начале правления Католических королей разрешались любые сомнения относительно посвящения в рыцари, оставляя эту сферу исключительно в компетенции короля[619].
Модель монархической власти, определенная на кортесах в Ольмедо (1445 г.)
