Шагнув в камеру, тюремщик рявкнул:

– Эй ты, тхаг, собирайся, пора присесть, справить нужду.

В коридоре раздался взрыв хохота.

– Я беру на себя первого, ты – второго, потом остальных… как получится, – шепнул Иешуа Аполлонию.

Бхарат не собирался подниматься. Тогда тюремщик пнул его ногой – безрезультатно. Он уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы заорать, как вдруг обмяк. Опустил плечи, безвольно вытянул руки вдоль туловища. Потоптавшись на месте, развернулся и не торопясь пошел к выходу. Товарищи молча посторонились, пропуская его в коридор.

– Ты чего? – удивленно сказал один из них.

Второй тюремщик с решительным видом втиснулся в проход. Он хмурился, явно хотел навести тут порядок. Но неожиданно остановился, почесал шею, зачем-то подошел к окну и посмотрел наружу, встав на цыпочки. Помахал рукой перед лицом, разгоняя пылевую взвесь. После этого тоже направился к двери.

Душитель сел, уперев руки в пол. Он не понимал, что происходит. Ему хотелось, чтобы его выволокли из камеры за ноги, потому что грубое обращение усилит его страдания, а это именно то, что нужно Бхавани. Отнимая чужую жизнь, тхаг доказывает богине свое презрение к бренности существования… Кому-то нужна его собственная жизнь? Да нате – забирайте! Только погрузившись в страдание, он обретет саттву – состояние счастья и спокойствия, а испустив дух на острие кола, станет бессмертным.

Третий тюремщик тряс товарищей по очереди за грудки. Потом ворвался в камеру, вытащив из ножен тальвару. Но тут же опустился на пол и зачем-то принялся пить затхлую воду из миски. Прямо с головой ушел в это занятие, делал маленькие глотки, жмурился от удовольствия…

Иешуа с Аполлонием устало откинулись на стену. Обоих прошиб пот, силы почти оставили их. Затем Иешуа повернулся к Гурию, который сидел с круглыми от изумления глазами. Разум кашмирца отказывался принимать происходящее за чистую монету.

– Уходим, – тихо сказал Иешуа.

Он с усилием поднялся, следом встал бледный Аполлоний. Внезапно тхаг с мстительным выражением на лице бросился к тюремщику, сомкнул на его шее пальцы и начал душить. Тот выронил миску, попытался оторвать руки убийцы – куда там… Его лицо покраснело, он выпучил глаза.

– Тварь! – Гурий пяткой врезал тхагу по голове, да так что тот отлетел в сторону, выпустив жертву из рук.

Словно затравленный зверь душитель смотрел на иудея, потирая ушибленную скулу.

– Вставай и иди за нами, – тоном, не терпящим возражений, приказал ему Иешуа.

Тот молча повиновался. Все четверо вышли из камеры в коридор. Тюремщики тем временем улеглись рядом на прелой соломе, бряцая оружием о каменный пол. Затем как по команде повернулись лицом к стене и застыли.

Во дворе беглецов ждал сюрприз – казалось, мир потерял краски. Все вокруг: стены здания, лежащий столб с заостренным концом, виселица, даже фигура, которая торопливо пересекла двор, приобрели грязно-бурый цвет, а силуэты предметов казались размытыми.

До маленькой группы никому не было дела. Беглецы цепочкой двинулись к воротам, закрывая лицо рупаном, беспрепятственно вышли из тюрьмы и растворились в густом мареве…

К полудню ветер разогнал песчаный туман, небо прояснилось, в вышине снова заметались птицы. Беглецы сидели у костра на берегу Дамра Налы. Гурий осторожно переворачивал вертел, на котором жарился горный сурок. Аполлоний ел собранные в подол гиматия фиги, с интересом слушая только что начавшийся диалог между Иешуа и тхагом.

– Ты зачем людей убиваешь? – спросил Иешуа.

Душитель уставился на иудея, не понимая, к чему тот завел этот разговор.

– А тебе не все равно? Вокруг все друг друга убивают. Вон, смотри… Там сейчас такое творится.

Он указал рукой в сторону Сиркапа. Над городом поднимались клубы черного дыма. Слышался шум сражения.

– Это не одно и то же, – возразил иудей. – Есть, конечно, на войне звери вроде тебя… Но в основном солдаты идут на смерть не по своей воле. И убивают по необходимости – каждый борется за свою жизнь. А вы убиваете исподтишка, сзади, раскрутив в воздухе скрученный жгутом платок с камнем на конце.

– Лучше говорить «приносим бескровную жертву», – деловито заметил тхаг. – Кровь проливать Бхавани не велит, чтобы из нее Вишну не смог сотворить новых людей… Румалем душить удобней, чем руками, потому что он ломает шейные позвонки. Чем больше людей убьем, тем быстрее человеческий род закончится. Люди – как сорная трава… кроме нас. На земле должны остаться только те, кто предан Змееволосой.

– Врешь ты все! Прикрываешься ее именем, а на самом деле ты просто обычный грабитель с большой дороги, душегуб. Убиваешь ради денег. Ты и тебе подобные не достойны называться людьми. Вы – хищники, циничные, безжалостные, кровожадные… Один раз преступив закон, вы уже не можете остановиться.

Тхаг поворошил палкой угли, потом спокойно ответил:

– Нет, не вру… Мы все деньги отдаем нашему учителю – гимадеру, а себе оставляем лишь одежду и серебряные украшения убитого, из которых потом отливается священный заступ для закапывания трупов… Кстати, называть меня «тхаг», что означает «вор», неправильно. Мы называем себя фансигарами – «рабами петли»… Такой, как эта.

Сняв с шеи скрученный в жгут платок, он сделал из него петлю – получился румаль.

– Сколько же вас? – спросил Иешуа.

– Много, – улыбнулся бхарат. – Больше всего учеников, которых мы называем шелами, потому что заслужить румаль непросто… Среди нас есть люгахи – могильщики, которые закапывают трупы в землю, как велела Бхавани, белхалы – те, кто подбирает подходящее место для жертвоприношения… Если ученик прошел испытательный срок, вытерпел ритуальные пытки раскаленным железом, чтобы доказать преданность богине, ему вручают румаль, и он становится фансигаром. Я – наследственный фансигар, как мои отец и дед. На счету нашего клана больше шестисот жертв.

Иешуа, пораженный тем, что фанатик так спокойно рассказывает о своих преступлениях, смотрел на него исподлобья. Аполлоний перестал есть инжир и с отвращением на лице слушал душителя. Побелевший Гурий сидел, сжимая и разжимая кулаки. Ему хотелось наброситься на тхага, чтобы сделать с ним то же, что тот сделал с сотнями людей.

Убийца продолжил:

– Мы не всех приносим в жертву… Например, нельзя задушить женщину, которая путешествует одна, без мужчины, потому что считается, что она находится под защитой Змееволосой. Не трогаем также садху, калек и уродов от рождения, которые или совсем не могут иметь детей, или порождают хилое потомство, неспособное к выживанию…

Сурок был готов. Тхаг снял вертел с огня и стал осторожно отрывать зубами горячие волокна мяса. Делал это в одиночестве, похоже, у остальных пропал аппетит. Прожевывая пищу, он не умолкал, видимо, все еще находился под влиянием внушения, которое Иешуа с Аполлонием применили для бегства из тюрьмы.

– Мы нападаем только скопом, чтобы точно завалить жертву. Втираемся путникам в доверие, даже готовы прислуживать им, а в подходящий момент по команде гимадера набрасываемся