«Вот, чёрт, — подумал Борис, — уже, наверно, и про Шуйскую ей всё известно! Это, наверно, начсанарм разболтал», — и он молчал, не находясь, что ответить на столь неожиданное нападение.

Продолжая улыбаться, женщина проговорила:

— Вот что, Борис Яковлевич, вы про меня всё знаете. Не удивительно, что и я захотела про вас как можно больше узнать. Давайте договоримся: я в госпитале обыкновенная военнослужащая, и вы с меня будете спрашивать, как со всех других. А когда вы переступите порог этого домика, давайте считать себя хорошими знакомыми. Я, как вы знаете, учительница, а вы врач, вот и пришёл сосед-врач в гости к учительнице. Надеюсь, что со всеми своими товарищами по работе я сумею наладить самые лучшие отношения, а вы, пожалуйста, перестаньте думать обо мне, как о подруге командующего, он такой же простой человек, как и другие, но мы об этом ещё поговорим. Извините, я заболталась, задерживаю вас. Какие будут приказания? — переменила она тон.

— Мария Юрьевна, разрешите и мне в вашем домике называть вас так, тем более что многих своих сотрудников я уже давно называю по имени-отчеству или фамилии. Так вот, прошу вас завтра представиться старшему лейтенанту медслужбы, врачу, начальнику лаборатории Звягинцевой. Она пока о вас ещё ничего не знает. Я ей сейчас скажу, что из санотдела прислали вторую лаборантку. Рассказывать ли ей что-либо ещё — это уже ваше дело. Поговорите с ней о том, что вы можете делать.

Женщина снова улыбнулась:

— Я ведь биолог, думаю, что в лаборатории сумею справиться.

— А, это совсем хорошо. Спокойной ночи, — с этими словами Борис вышел из домика.

Предупреждённая им Звягинцева догадалась, что младший лейтенант Чекунова не простая лаборантка. Слух о том, что её новая помощница прибыла в госпиталь на машине командующего, дошёл и до неё. Начальник лаборатории была женщиной неглупой и хорошо знавшей своё дело, и поэтому умело использовала Чекунову.

Забегая вперёд, скажем, что Мария Юрьевна прослужила в 27 госпитале около пяти месяцев, и за это время проявила себя удивительно скромной и дисциплинированной работницей, быстро освоившейся с порученной работой и подружившейся с коллективом. Раз в неделю её навещал командующий. Он появлялся всегда неожиданно и требовал, чтобы дежурный по госпиталю, встречавший его у шлагбаума, не бежал докладывать о его приезде начальнику. Машина генерала почти бесшумно проезжала к домику, где и стояла иногда до утра. Шофёр, привозивший его, отправлялся в автовзвод госпиталя, где спал, пока за ним не присылали дружинницу из лаборатории.

Несколько раз за Чекуновой приходила машина, чтобы доставить её в штаб армии, например, когда туда приезжали артисты. В эти поездки она приглашала и Бориса, и других врачей и медсестёр, однако большинство отказывались. Как-то неуютно они себя чувствовали в штабе армии, где была какая-то совсем другая обстановка.

Невольно хочется провести сравнение между людьми. Если Мария Юрьевна Чекунова оказалась добросердечным, культурным и воспитанным человеком, не выставляла напоказ преимуществ своего положения, а своим отношением к труду и обращением с окружающими могла служить примером, то не такими оказались две другие женщины, с которыми Алёшкину пришлось столкнуться.

Первая — это подруга генерала Зубова, жившая в госпитале Неустроева. Как он сам, так и его помощники говорили, что она попортила им немало крови. Женщина требовала отдельного питания, специального жилища, особого отношения к себе и многого другого, чего Неустроев был просто не в состоянии выполнить. Отказы вызывали жалобы на начальника госпиталя или кого-нибудь из его заместителей при первой же встрече этой особы с генералом. Тот, сам человек, очевидно, не очень высокой культуры, получая такую жалобу, устраивал Неустроеву очередной разнос. Несчастный начальник госпиталя много раз жаловался Борису на своё положение, проклиная и Зубова, и его фронтовую подругу.

Эта женщина не только ни с кем в госпитале не подружилась, она даже к врачам относилась презрительно, считая себя генеральшей, и потому стоящей гораздо выше всех остальных. Она числилась вольнонаёмной, поэтому одевалась всегда в гражданские платья вызывающе крикливо и нарядно, чем заслужила насмешки и неприязнь окружавших её девушек и женщин.

Госпиталь промучился с ней до конца 1944 года, когда Зубов получил перевод на какой-то другой фронт, а с ним уехала и она. Говорили, что именно из-за неё командующий армией поссорился с Зубовым и настоял на его переводе. Никто, конечно, правды не знал, но от радости, что коллектив избавился от такого человека, могли наплести что угодно.

Встретилась на пути Алёшкина и ещё одна женщина. В последних числах июня к Борису явился адъютант командующего и передал его просьбу поместить в его госпиталь внезапно приехавшую из Москвы жену генерала. Борис широко открыл глаза и растерянно пробормотал:

— Но ведь у нас живёт Мария Юрьевна, как же так?

— А вот генерал так и рассудил: в вашем госпитале о Чекуновой его жене никто ничего не скажет, постесняются или побоятся. А если её поместить где-либо в другом месте, там обязательно разболтают, ведь о связи командующего знают очень многие. Надо только постараться, чтобы они не встретились. Я зайду к Марии Юрьевне и всё объясню ей. Притом это ненадолго, жена командующего пробудет всего пять дней.

— Хорошо, — вздохнул Борис, — всё, что будет зависеть от нас, сделаем, а уж за остальное не ручаемся…

Землянка, которую занимал Тынчеров, до сих пор пустовала. Врачам понравилось жить в хорошо оборудованной палатке с дощатым полом и стенами, они просили Бориса не переводить их обратно, он согласился. В той землянке после небольшого ремонта и уборки и поселили жену командующего.

Это была дама какого-то прямо-таки дореволюционного воспитания. Борису она почему-то очень напомнила жену директора гимназии Чикунскую: с такой же неестественно прямой фигурой, одетая в тёмное платье с высоким воротничком, волочившееся по земле, с высокой взбитой причёской, с золотым пенсе на носу, с накидкой на плечах, — она так и напоминала строгую классную даму. Ходила она медленно, коротенькими шажками, держа на руках маленькую беленькую собачонку. Окружающих или встречных людей она как бы не замечала, бросая в их сторону какой-то совершенно отсутствующий взгляд. Так смотрят на скучную и ненужную вещь. На обращённые к ней приветствия она отвечала кивком головы и молча проходила дальше.

Для прогулок она выбрала прямую тропинку от своей землянки до домика замполита Павловского, этот путь занимал около пятидесяти шагов. Пройдя по тропинке несколько раз, дама возвращалась в землянку и, если не уезжала к мужу в штаб армии, то что-то