— Борис Яковлевич, у вас с горючим туго?

Тот кивнул головой.

— У меня тоже… Около движка держу запас пять литров, это часа на два работы хватит, берегу на самый крайний случай. В ГСО армии заявили, что бензин нам смогут дать только через месяц, надо что-то придумывать…

В 27 госпитале благодаря особой связи с начальником ГСО дело обстояло несколько лучше. Одна из медсестёр была подругой начальника ГСО, и Захаров этим обстоятельством иногда пользовался. Но и у них горючее подходило к концу. Алёшкин вспомнил:

— Когда-то мы в медсанбате, ещё под Ленинградом, перевели одну полуторку на дровяное отопление, от её колёс крутили циркулярную пилу. Может быть, и сейчас так попробовать?

— Нет, — возразил Неустроев, — я придумал кое-что получше. Давай построим гидростанцию.

— Ты с ума сошёл? Как это — гидростанцию?

— А очень просто: запрудим речку вон в той излучине, где оба берега достаточно высоки, поставим там мельничное колесо, а от него ременную передачу на динамо-машину.

Борис согласился попробовать. Он вызвал Захарова и сказал выделить в распоряжение Неустроева десять санитаров и дружинниц для строительства собственной ГЭС. Захаров, расспросив начальников, загорелся этой идеей и сам.

Через два дня плотина была готова. Плотники соорудили колесо, надели его на ось, имевшуюся у запасливого Лагунцова. У него же выпросили два подшипника. Полосы брезента, вырезанные из списанных палаток, заменили приводной ремень. Его присоединили к валу водяного колеса и ротору динамо-машины, закреплённой болтами на специальном деревянном фундаменте, и… ничего не получилось. Всё вертелось — и водяное колесо под напором падающей из запруды воды, и ротор динамо-машины, но ток, который она давала, был настолько не постоянным по своей силе, что присоединённые к станции лампочки то вспыхивали ярким светом, то тухли почти совсем. Читать, а тем более оперировать, при таком свете было совершенно невозможно. Больше недели бились изобретатели над своим детищем, но так ничего придумать и не сумели.

Как-то случайно, перед отъездом, когда их передислоцировали, к Алёшкину зашёл начальник лесопильного завода, по образованию инженер-строитель. Борис рассказал о постигшей их неудаче. Тот осмотрел сооружение и сразу же нашёл причину неполадок:

— Да у вас же нет маховика, а ведь он как раз и регулирует постоянство вращения таких машин. Посмотрите на свой движок, там маховик обязательно есть.

По правде говоря, ни Неустроев, ни Алёшкин не придали значения массивному тяжёлому колесу, находившемуся в каждом движке на том же самом валу, на котором крепилась и динамо-машина. Инженер составил чертежи, по ним плотники из толстых брусьев соорудили внушительный маховик, который насадили на вал водяного колеса.

С усовершенствованием дело пошло лучше. Правда, почему-то совершенно ровного напряжения, какое давал движок, добиться не удалось, и свет всё ещё колебался, но уже не так сильно, и теперь при помощи этого самодельного агрегата можно было работать в операционной. Изобретение позволило значительно сократить расход горючего.

В начале июля в госпиталь приехал начальник политотдела. Зайдя к Алёшкину, он попросил показать ему госпиталь. Борис провёл его по всем помещениям. Полковник Свиридов почему-то интересовался не столько состоянием политработы с личным составом и имевшимися ранеными, сколько самими помещениями госпиталя, это было странно. Однако дело объяснилось просто.

Осмотрев всё и вернувшись в домик Алёшкина, Свиридов заявил:

— Нам предложено провести десятидневный слёт политработников армии. Когда я раздумывал, где бы его провести, член Военного совета Тынчеров порекомендовал использовать ваш госпиталь. Вот я и приехал посмотреть, что тут у вас за помещения. В целом мне понравилось, не знаю только, сумеете ли вы разместить всех участников слёта.

— А сколько человек предполагается? — спросил Алёшкин.

— Да человек около трёхсот.

Борис облегчённо вздохнул, а Павловский сказал:

— Ну, с этим-то мы справимся. Ведь, правда, Борис Яковлевич?

— Да, конечно, у нас всего сейчас около полутора сотен раненых, а ведь помещения рассчитаны на пятьсот. Приготовим нужное количество палаток, а для занятий можно использовать столовую-клуб.

На этом и договорились.

Обеспечив проведение слёта политработников как материально, так и духовно (показом кинокартин и выступлением художественной самодеятельности), госпиталь получил приказ и соответствующий транспорт для передислокации. 14 июля 1944 года он покинул полюбившееся всем место около Кривой Луки и был срочно переброшен в район деревни Краснёнки на правом берегу реки Нарвы, где начал работу в качестве госпиталя первой линии.

Мы забыли упомянуть ещё об одном событии, происшедшем в это время. Числа 27 июля, возвращаясь из очередного обхода госпиталя, Борис услышал в своём домике оживлённые женские голоса и смех. Он удивился: обыкновенно Катя не приводила в дом своих подруг, а если у неё выкраивалось свободное время, то сама отправлялась в сестринскую землянку, где и проводила время в болтовне с ними.

Войдя в домик, первой, кого он увидел, была Зинаида Николаевна Прокофьева. Он и обрадовался этой неожиданной встрече, и удивился. Оказалось, всё очень просто: 1212-й терапевтический госпиталь расположился в двух километрах от хирургического № 27. С тех пор Прокофьева стала частым гостем в домике Бориса, и беседы с ней разбавляли привычные будни.

Глава двенадцатая

Новое месторасположение госпиталя оказалось очень неудобным — пришлось развернуться в мелком осиновом и берёзовом леске на болотистой местности. Никаких вспомогательных построек возвести не удалось: не было подходящего материала, да и времени не хватило. Сразу же по прибытии на новое место стали поступать раненые в среднем по 150 человек в день. Большинство из них требовали серьёзных полостных операций — лапаротомий. Хирургов, включая начальника, способных проводить такие операции, в госпитале было трое, работать пришлось очень напряжённо. Для размещения прооперированных поставили все имевшиеся палатки и установили в них двухъярусные койки из вагонки. Как часто происходило, своевременный вывоз раненых из госпиталя организовать не смогли.

Значительные трудности возникли и с получением стерильных растворов для внутривенных введений. В сутки их требовалось до ста литров, а имевшийся аптечный перегонный аппарат позволял получать всего 25 литров дистиллированной воды. Пришлось тут же, на ходу, изобретать новый перегонный куб, используя самую обыкновенную полевую кухню.

В этот период Алёшкин спал не более двух-трёх часов в сутки, и за 12 дней основательно измотался. Жил он в небольшом шалаше из плащ-палаток, устроенном стараниями Игнатьича. Шуйская с 39 госпиталем осталась на старом месте, около деревни Кривая Лука.

Борис уже успел отвыкнуть от таких некомфортабельных жилищ, не хватало ему и женской заботы. К концу этой передислокации он свалился с высокой температурой. В течение двух дней