— Как же ты убежала, почему? Теряюсь в догадках относительно столь резкого изменения образа жизни, — пробормотал я, — Может, расскажешь, чтобы твое прошлое не стояло между нами?

— Да, я знаю, что это нужно сделать, — сказала она, — Хорошо, хотя и неприятно. Но нужно, чтобы… Словом, как зуб вырвать, лишь бы тебя не терзали догадки. Нет, наверняка все было иначе, чем можно себе представить, не зная Ра, глядя на мир из чудесного яйца юниверскафа… Ведь Тхерра загадочна до тех пор, пока неясны ее обычаи. Надеюсь, мой рассказ не удлинится чрезмерно, если я коснусь некоторых обычаев, чтобы стало понятнее. Не переживай, Эн Ди, я не утомлю тебя.

Это она отреагировала на мой тяжкий вздох. Запутанные церемонии и традиции этого в целом милого мира не могли утомить разве что дракона с его бесконечным терпением, а меня тхерранская церемонность и порядки достали до печенок. Любое упоминание о Тхерре требует толстого тома ссылок на церемонии, религии государственные и домашние, распространенные или не очень, и так далее и тому подобное. Ощутив зародыш раздражения, я постарался загнать его как можно глубже:

— Ты права. Впрочем, время еще есть, так что рассказывай все, что сочтешь нужным.

— Только то, что важно для понимания, — кивнула Мани, пошевелилась, — Можно, я присяду? Рассказ будет длинным.

Только тут до меня дошло, что мы беседуем обнявшись и стоя на коленях. Я выпустил Мани и тоже сел, привалясь спиной к любимому камню.

— Династия Ра имеет особые традиции, — начала Мани, — Традиции эти освящены временем и не могут быть нарушены. Они делятся на явные и тайные. Причем, как я убедилась, тайных, не разглашаемых традиций очень много в наследовании. Ну, во-первых, трон Ра передается только по женской линии. Императрица Ра выбирает себе мужа сама, не считаясь с сословными границами, да и вообще с границами. Муж Императрицы, Император-Консорт, конечно, участвует в управлении Империей, но решающее слово остается за ней. Дела войны и мира, другие важнейшие для Империи дела решает только она сама. Считается, — тут голос Мани приобрел извиняющееся выражение, — Считается, что мужчины чересчур порывисты и безответственны, чтобы осуществлять Верховную Власть, но я уже немного отвлеклась, — одернула она себя. Вздохнула:

— Когда у Императрицы рождается Наследница, то девочку тайно подменяют простолюдинкой так, чтобы родители не заметили подмены. Это производят через считанные часы после родов, когда мать отдыхает и еще толком не видела свое дитя. Так же было и со мной. Меня разместили в благополучной купеческой семье. Вырастила меня Тан Хо и ее муж, Тай Хо, купец, поставщик тканей во дворец. Тан Хо — простая женщина, разве что чуть более грамотная, чем принято в этой среде. Она привила мне любовь к чтению. Она была несчастлива с мужем из-за того, что он считал ее «излишне грамотной», как он говорил. Он и мне не очень разрешал учиться читать, и не давал денег на книги, на письменные принадлежности, считая все это блажью. По его мнению дочь купеческого семейства должна была учиться счету, хорошим манерам и домоводству. Именно поэтому чтение стало для меня сначала детским протестом против диктата этого ограниченного, грубого человека. Сначала я мало что в них понимала. Когда меня в очередной раз сурово отчитывали, как правило — несправедливо, я ночью зажигала светильник и так, по детски, протестовала. Но однажды вдруг произошло чудо — комната, дом и весь мир вокруг перестали для меня существовать, и я перенеслась в совсем другое время, в другую страну… Однако я снова отвлеклась, — Мани слегка нахмурилась, посмотрела на меня, на морду Тари, попросила у Валькирии тхерранского чая, смочила горло и продолжила:

— Так, когда я выросла, мать уже стала интересоваться моими вкусами в отношении мужчин, все время намекая, что я должна считаться с ее жизненным опытом и не допускать повторения ее ошибок, чтобы я правильно выбрала сеебе супруга, но эти вещи меня еще мало интересовали… Отчего-то я думала, что мне не стоит присматриваться к вероятным кандидатам в мужья. Я сама не знала, чего хочу. В книгах всегда находились благородные, сильные и красивые герои, но как же мало было благородства и силы вокруг меня!

Мани виновато улыбнулась, поставила чашечку на камень, вздохнула:

— Я не затягиваю. Я уже охватила четырнадцать лет моей жизни. Словом, вот так я жила, уже почти перейдя в разряд старых дев, все сильнее толкаемая уже не только матерью, а всей родней к замужеству, потому что потом «будет поздно», пока однажды в двери нашего дома не постучал какой-то чиновник. Он сказал, что обнаружены неясности в документах, так что мне надлежит прибыть в канцелярию для уточнения. Но вместо этого меня тут же вывели из канцелярии и в крытом экипаже, запряженном парой хону, доставили во дворец. Это было на другой же день после объявления о болезни Тринадцатой Императрицы, моей истинной матери. Врачи тогда сошлись на том, что жить ей остается несколько часов, в лучшем случае — несколько дней, и доверенные чиновники из Тайной Канцелярии взялись за свое дело. Меня заперли в роскошной комнате со служанкой, которая отличалась крайней неразговорчивостью. То есть сначала я вообще подумала, что она немая, поскольку на все недоуменные и взволнованные вопросы она отвечала только гортанным звуком и покачиванием головой. Позже, услышав от нее слова, более похожие на команды военного офицера, я убедилась, что она просто очень молчалива и экономит слова, как скупой — медяки. После тщательного обследования врачами, во время которого я чуть не умерла от стыда и страха, служанка исчезла, оставив меня в запертой комнате в полном одиночестве. Я получила передышку, и даже отважилась открыть дверь на балкон, словно занавесью, скрытый от любопытных взглядов вьющейся зеленью. Я даже подумала о бегстве по толстым, как веревки, стеблям, когда служанка появилась снова. Она принесла обед. Я поела и прилегла, чувствуя странную сонливость. И заснула. Когда я открыла глаза, было уже утро, и в двери снова входили врачи. Они обращались со мной, как с животным, еще хуже, чем в первый раз. Наконец, самый авторитетный медик подвел черту: «Она безнадежна!», остальные закивали, все вышли, уже не обращая на меня никакого внимания. Я привела в порядок свою одежду и стала ждать своей судьбы. В тот день меня не покормили, и никто до самого позднего вечера не пришел в мою роскошную тюрьму. Я читала при зажженном старухой светильнике, понимая, что происходит что-то странное, но