Шрифт:
Закладка:
— Что-то нас там ожидает?!
— Это будет достаточно паршиво, — отозвалась капсула, поняв вопрос по своему. В середине двумерное образование начало темнеть. Мы стремительно приближались к нему. Как рассказывал Тари, различные расы из числа знакомых с такими штуковинами называют их по разному, но смысл переводов названий можно свести к трем типам: «Место, где все вращается»; «Путь, пригодный для тех, кто тверд, как алмаз» и «звездная мельница», что для двадцатикилометрового образования показалось мне слишком колоссально. Маловато оно для звезд. Разве что для «падающих», то есть метеоритов, этого извечного космического мусора.
Первый из вариантов содержал полезную информацию, и я сократил его до где-то слышанного названия «Заверть»; второй же я перевел для Мани, как «Алмазный Путь»:
— Вот влезем туда, так увидим небо с овчинку, зато в алмазах! Может быть нам повезет, и мы выживем, когда пролезем по Алмазному Пути.
— Я очень надеюсь на это, — сказала супруга и покосилась на меня, — Ты так сказал… Значит, может быть, что мы и не выживем? Ты не пугаешь меня?
— Там достаточно паршиво, — пожал я плечами, — По правде паршиво.
— Скажи еще правду: ты только притворился, что простил меня?
— Как ты так можешь думать о своем супруге? Ведь я дал слово!
— Ты очень странный галаксмен. Обычно вы не причиняете таких хлопот.
Я улыбнулся, обнял вздрогнувшую жену и прошептал голосом маньяка из американского фильма:
— Не дразни меня, крошка… Знаешь ли ты, сколько твоей синей крови может вытечь, если я воткну нож в один из твоих прекрасных глаз?
Мани передернулась, посмотрела мне в лицо и чуть расслабилась. Я ласково улыбнулся:
— Не дразни меня, не делай пакостей, и тогда, быть может, я смогу показать тебе мою кровавую родину с ее прелестным набором маньяков, политиков, психопатов, отравителей, убийц, кретинов и других приятных ублюдков. Она тебе понравится. У нас есть и свои поэты, как это у классика: «Вы зовете меня низким? Да! Я готов на низости, вот только бы мне к цели немножечко приблизиться! Вы зовете меня подлым? Да! Я готов на подлости…»
Валькирия подняла нас в центр обитаемого отсека и кутала тела синими нитями энергоновых контуров — амортизаторов. Начались перегрузки, затем — ударные перегрузки, как если бы капсула пробивала корпусом каменные стены одну за другой, и я перестал болтать, не желая нечаянно откусить язык. Становилось все хуже и хуже, в секундном затишье я увидел безжизненные глаза Мани, и тут дало так здорово, что я отключился…
… — День — ночь, день — ночь мы идем по Африке! Пыль, пыль, пыль, пыль — от шагающих сапог! Отдыха нет для солдат, — весьма мелодично исполняя свою вариацию стихотворения «барда империализма» Киплинга на мотивчик типа рок-н-ролла, я пританцовывал и брился. В этом что-то такое было, честное слово!
— Что это ты поешь? — полюбопытствовала Мани, — Где эта Африка?
— О, чудное место, где такие как я уничтожали целые народы! — соврал я, — А исполняю я торжественную ритуальную песню. Ее сочинил мой друг.
— Я не сказала бы, что это очень мелодично, — передернулась Мани, — Текст тоже несколько однообразен, не находишь?
— Ну и что? — я озадаченно умолк, почесал в затылке, — Зато хорошо и быстро запоминается. И, конечно, не путаешься в куплетах, когда он один. Тебе надоело?
— Как тебе сказать…
— Ладно, тогда я исполню что-нибудь другое, например вот: «Рука врагов разить устала и нас от взглядов закрывала гора кровавых тел!»
— Это тоже про Африку? — спросила Мани. Кажется, она начала находить интерес к теме. Я покачал головой:
— Нет, это недалеко от моего дома было. За день пешком можно дошагать. Там было несколько добрых дел и груды мертвых тел, — закруглил я в рифму, — Как знать, может быть я тоже стану поэтом?
— И тоже воспоешь этот ужас? А про любовь у вас есть?
— Пожалуйста, — я пожал плечами и пропел по-английски:
«Ты будешь моей, о, ты достанешься мне,
Иначе я сделаю больно тебе!»
— Брачный рев людоеда, — пробормотала жена, — Я и не думала, что есть такие ужасные миры. Неужели там действительно так жутко?
— Ну, не знаю, — застенчиво сказал я и пожал плечами, — Возможно, есть места и похуже, но я о них ничего не знаю. Но я там родился и привык. Знаешь, иногда и там бывает неплохо, ну, например, когда ты в своей шайке. Знаешь это ощущение локтя, особенно в драках между уличными бандами, когда в ход идут ножи, кастеты и другие подручные предметы, когда рядом свои, надежные ребята и девчонки, ну, понимаешь, ты ж тоже дралась в детстве? Нет?! Тогда не знаю, чем вы там могли заниматься…
— Но ты иногда так мягок? Ты же не притворялся мягким и нежным?
— У каждого свои недостатки. Я же не упрекаю тебя использованием грязного, омерзительного вербального оружия? Я знаю, что я — самый мягкий из галаксменов, но я борюсь с этим недостатком и на работе никогда не допускаю мягкости!
— Я не упрекаю тебя, чудовище, — прошептала Мани, — До чего мы похожи!
— Похожи?! Ты извращенная, гадкая, жестокая тварь, — сказал я с чувством, — Ненавижу тебя!
— Продолжай, — прошептала Мани.
— Если б не мое слово, я растерзал бы тебя, как только мы оказались бы выше облаков Тарии… О, как прекрасно пытать вас, женщины…
Она издала сдавленный стон. Она? Мани не было. На операционном поле лежала длинноногая худощавая женщина. Ее ноздри страстно раздувались:
— Иди ко мне, ненавистный! Иди, я хочу тебя, потому, что руки твои в крови, как и мои, потому, что я нашла тебя, жестокое отвратительное для всех остальных животное, самец, достойный меня! Иди и возьми меня как тогда, впервые!
Я стал медленно приближаться, вглядываясь в прекрасное, чужое, хищное, искаженное извращенной страстью лицо. На заднем плане сознания я удивился — как она смогла трансформировать тело Мани в другое, судя по всему, свое собственное?
«Ловушка?» — думал я, — «Или маска окончательно слетела с нее, сброшенная угаданным мной желанием совокупления с себе подобным?»
Я действительно ненавидел ее, и я действительно хотел ее.
Но я не хотел взаправду стать тем же, что она:
— Скажи свое имя, чтобы я мог звать тебя, а не эту мозглячку! — застонал я как бы в порыве страсти, хватая ее за волосы и удерживая голову на безопасном расстоянии от столь
