явно недостаточный для работающего человека паёк, но он получал. Пусть всего ложка пшённой каши и один сухарь, но они были, их выдавали, кто-то где-то об этом всё-таки заботился. Потом, когда он сам стал начальником, и ему приходилось думать об организации питания личного состава и раненых, он знал, что нужно дёргать соответствующие органы, и продукты будут. Ну а находясь в Германии, стало ещё проще. Фашисты во многих городках и посёлках из-за быстрого бегства под ударами наших войск бросали огромные продовольственные склады, как это было в Грауденце, Штольпе, Варене и других местах. Владельцы коров, свиней различных птичьих ферм — как правило, члены Национал-социалистской партии при вести о приближении Красной армии бежали на запад — в Швецию, Данию или ещё куда-нибудь, захватив с собой драгоценности, деньги и лишь самые необходимые вещи. Немецкие рабочие, оставшиеся в брошенных поместьях, продолжали работать, получать соответствующую продукцию и хранить её на складах в ожидании хозяев. Себе они брали только то количество, какое полагалось по установленным Гитлером продовольственным карточкам. В некоторых местах поместья просто ломились от продуктов. Эти склады становились военными трофеями, и воинские части, в том числе и госпиталь Алёшкина, могли брать необходимые продукты в неограниченном количестве. Проблем питания раненых и госпитального персонала даже не возникало, всего имелось вдоволь.

А тут? Борис невольно представил себе, как мечется его Катеринка в поисках хоть какой-нибудь пищи для троих детишек. Слушая её рассказ, он молчал и сосредоточенно думал: «А что же дальше? Так и будем здесь перебиваться мизерным пайком? Нет, это невозможно, надо что-нибудь придумывать!»

Так, незаметно они подошли к центру станицы. Прохожих не встретили, ещё было слишком рано. Торопясь домой, они выехали из Майского, не дожидаясь пяти часов, и прибыли в Александровку ранним утром.

Наступил новый 1946 год, это был первый его день. Завод не работал, колхозники тоже в большинстве своём ещё спали. Из труб кое-каких хат вился дымок, очевидно, там расторопные хозяйки приступали к приготовлению завтрака.

От центра станицы, перед видневшимся впереди зданием обгоревшей школы, вместо того, чтобы повернуть направо к их дому, они вдруг повернули налево в переулок и вышли на Теречную улицу. Борис вспомнил, что Катя как-то в письме упоминала о том, что им пришлось переменить квартиру, так как в их доме организовали школу. Но он думал, что это было временное переселение, что за три года, прошедшие с изгнания гитлеровцев из Александровки, уже успели восстановить школу и вернули их прежнюю квартиру. Оказалось совсем не так.

Они подъехали к маленькой, покосившейся саманной хатёнке, отгороженной от улицы плетнём. Где-то, по-видимому, в сарае, раздавался злобный неистовый лай собаки, учуявшей прибытие посторонних.

— Вот и наши хоромы! — невесело усмехнулась Катя. — Хорошо, что не на улице. Открывай ворота, да отпусти Джека. Полкан заперт крепко, не вырвется.

Борис прошёл вперёд, отодвинул плетнёвые ворота и ввёл лошадь с санями во двор. Джек, отпущенный с поводка, принялся бегать вокруг дома, по огороду, своим присутствием вызывая безудержный лай собак и собачонок соседних домов.

Взяв один из узлов, Борис направился к маленькому крыльцу, его встретила уже раздевшаяся Катя. Она быстро подошла к саням, взяла один из больших чемоданов, догнала Бориса и вместе с ним вошла в дом.

— Ребята ещё спят. Когда они одни, то всегда спят все вместе на нашей кровати, я её сюда перевезла. Ну а когда я дома, то Майя спит со мной, Нина и Эла — на своих кроватях.

Когда Борис немного осмотрелся в полутёмной кухне, в которую они перетащили все вещи, понял, что кухонька эта с небольшой плитой, простым столом, скамейкой и парой табуреток пола не имеет. У неё был такой же, правда, хорошо утрамбованный и довольно чисто выметенный, земляной пол, как в доме Давыдовича в Краснодаре. Кухня освещалась маленькой керосиновой лампочкой. Под потолком висела электрическая, но она почему-то не горела.

— Раздевайся да подымай девчат. Пусть Эла завтрак готовит, а я в правление колхоза лошадь отведу. Там сейчас очень трудно с лошадьми. И этой бы не получила, кабы не Прянин. Он тоже недавно вернулся. Ну, сегодня увидитесь, он про себя сам расскажет. Я поеду. Смотри, Полкана не выпусти. Джека можно в кухню пустить.

— Девочки, вставайте, папа приехал! — с этими словами Катя вышла из дома, и вскоре было слышно, как она понукает уставшую лошадёнку, проезжая по улице.

Из кухни в комнату вела небольшая дверь, которая была плотно закрыта. Она находилась сантиметра на 15 выше пола кухни, из чего Борис заключил, что в комнате должен быть деревянный пол.

Раздевшись, повесив шинель и шапку на колышек, вбитый в стену у двери, впустив Джека, стоявшего в ожидании у входа, и приказав ему лежать недалеко от порога, Борис с замирающим сердцем направился к двери, ведущей в комнату. Когда он стал её приоткрывать, она скрипнула, и из-за двери сейчас же послышался девчачий визг.

— К нам нельзя! Мы ещё не одеты! Нельзя, нельзя! Мы сейчас выйдем.

Борис остановился. Он смутился. В его представлении девочки, которых он оставил четыре года тому назад, всё ещё были детьми, а на самом деле старшей — I7 лет, средней — больше десяти и даже младшей уже исполнилось восемь. Конечно, появление мужчины, хотя и отца, от которого они за годы разлуки отвыкли, их переполошило. И предстать перед ним неодетыми и непричёсанными им было стыдно.

Но вот они, наконец, немного привели себя в порядок. Дверь открылась, и на пороге показалась темноволосая, стройная девушка, одетая в довольно поношенное, но чистое ситцевое платье, с толстой, хотя и не очень длинной косой, перекинутой через плечо. Конечно, это была Эла, из-за её спины несмело выглядывала подстриженная головка Нины, и быстро выпрыгнула растрёпанная, с торчащими вихрами младшая — Майя.

Последняя оказалась самой храброй, она подбежала к присевшему на скамейку Борису, вскочила к нему на колени, принялась его целовать и кричать:

— А вот и папа приехал! Вот и приехал!

Вслед за ней к отцу подошли и Эла с Ниной. Они тоже поцеловали отца, но более сдержанно и как-то степенно. Затем Эла заявила:

— Идите в комнату. Нина, застели постель, а ты, Майка, перестань прыгать, лучше подмети пол в комнате да собери книжки, которые вчера раскидала по столу.

Нужно сказать, что в это время Майя уже соскочила с колен отца и забавлялась с Джеком, который и в этом случае позволил делать с собой всё, что вздумается, стучал об пол хвостом, позёвывал от волнения, показывая свои жёлтые