на него свою фуражку и снова накинул пальто. От быстрых движений полы сюртука разошлись и стало видно его голую грудь. Алексею стало неловко перед доктором, быстрым движением он запахнулся и застегнул несколько верхних пуговиц. Эх, ему бы брать пример с Павла, который держался спокойно даже в его положении и которого явно в настоящий момент волновали уж точно не приличия. Выйти, поймать извозчика и доехать до жилья Алексея по сравнению со всем пережитым казалось мелочью.

Единственное, о чём думал Павел, так это о том, чтобы его привезли, наконец, куда угодно и дали лечь. Просто поддерживать своё тело в прямоходящем состоянии становилось невероятно трудно. Он не знал, удастся ли ему уснуть, но хотя бы просто лечь было невероятно манящей мечтой.

Как они добрались до квартиры Алексея, Павел не знал. Не помнил, не видел, и его внимание гораздо больше занимала не дорога, а то, как не издавать лишних звуков. Кажется, иногда появлялась рука Алексея, на которую он опирался, но заверить свои слова не мог.

А потом перед ним появилась кровать. Широкая, заправленная вышитым покрывалом, мягкая. Мягкость определённо была решающим фактором. В состоянии, в котором Павел был, ничего кроме последнего замечено не было. Стоило увидеть такую возможность, как он воспользовался ей в полной мере. Алексей успел вытащить практически из-под него покрывало, и Павел с облегчением лёг на живот. Прикрыл глаза, их начало жечь от слишком долгого и пристального взгляда.

Неожиданно с его ногами что-то начали делать, но сил больше не было. Совсем. Все ушли на то, чтобы пройти этот чёртов строй. Павел подобрал под себя руки, устраиваясь удобнее. Ах, оставьте его, зачем его ногу поднимают? Тут до Павла дошло, что это Алексей просто пытается разуть его, а он улёгся на, должно быть, чистую кровать прямо в грязных уличных сапогах. Но разве он не заслуживал извинения на этот раз?

Ногам стало свободнее и свежее. Павел как мог постарался помочь снять с себя остальную часть верхней одежды, оставшись в одном исподнем и бинтах, и облегчённо практически утонул в матрасе и подушке, словно они были из лебяжьего пуха, а не из плотно сбитой сухой травы.

Алексей принёс большую кружку с тщательно прокипячённой и успевшей остыть до комнатной температуры водой. Поставил её на табуретку рядом с Павлом, предварительно отлив часть воды в ковш. Добавил туда же спрошенного у хозяйки уксуса, вымочил чистую ткань и осторожно, следя за каждым своим движением, принялся обтирать Павла. Рука медленно двигалась вдоль линии бинтов. Жёстким ударом нашло желание перестать быть, уж слишком много бед он причинил всем вокруг. А Павлу… Алексей закрыл глаза, переживая особенно сильный приступ вины. Кругом он виноват.

Через некоторое время Павел упал в милосердное ничто. Алексей сразу заметил, как обмякли напрягающиеся на каждое прикосновение мускулы, пусть он и старался быть очень осторожным. Он ещё некоторое время продолжил обтирать брата, а потом тихо поднялся, привёл себя в приличествующий офицеру вид и, закрыв дверь, вышел на улицу. От дел службы деться было некуда, как бы он не хотел остаться рядом с больным Павлом. Алексей очень понадеялся, что не с умирающим.

На службе нечего было и надеяться найти отдохновение от всей этой злосчастной истории. Упражнений в зубоскальстве он наслушался вдоволь. Хотя большая часть людей не верила, что случилось нечто хоть сколько-то серьёзное, слухи забродили и представляли собой самые скабрезные истории. Никто не упустил случая уколоть всем известного «праведника». Благо Емеленко к оскандалившемуся подпоручику так и не подошёл, будто избегал. Но молчание Емеленко сполна восполнил Войницкий, Алексею пришлось многое выслушать от поручика.

Войницкий со спокойным, скорее даже хладнокровным видом, ходил вдоль длинного стола и говорил ровным голосом, словно беседуя об искусстве на светском вечере, а не травя байки сомнительного содержания собравшимся за столом офицерам. Не стоило, пожалуй, и надеяться, что о случившемся не заговорят.

— Разумеется, молодо-зелено. Побаловались глупостями, бывает. Человек такой зверь, что без греха никак ему. Совершенно никак, господа.

Алексей сконцентрировал всё своё внимание до последней толики на разложенных на столе картах и глубоко затянулся дымом, крепко закусив чубук трубки.

— Но говорить, что подобное действительно имело место быть, господа?

Войницкий резко повернулся и выдохнул клуб табачного дыма, который присоединился к многочисленным своим сотоварищам и вместе с ними стал частью того смога, что с удобством разместился в комнате. А Войницкий неспешно начал обходить офицерское собрание в противоположном начальному направлении.

— Хотя тылом к господину подпоручику я бы не советовал поворачиваться.

Грянул громкий смех, а Алексей побелел от невозможности ответить в полной мере за такие намёки.

— Бросьте, господа, ну кому вы верите? Я сам прямой свидетель всех событий. Будто сами не знаете, что там очевидно было?

Дым стал казаться омерзительным. Да уж. Натворил он дел.

— Однако, осмелюсь показаться вам противоречивым, — Войницкий повернулся к собранию лицом и сделал широкий жест двумя руками, — и замечу, что заявить с полной уверенностью то, что этот солдатик не влюбился в нашего красавца и умницу, не сможет никто. Да вы посмотрите на него, разве можно его не любить?

И Войницкий, который удачно подгадал момент, чтобы на этих словах оказаться за спиной Алексея, попытался покровительственно похлопать его по плечу. Алексей сжал зубы, но сумел увернуться от руки так, чтобы не дать и намёка на грубость. Войницкий изобразил затейливый жест. Потянуло неприятным холодком дежавю.

— А если вспомнить их дуэль… Но оставим это, господа, наши размышления абсолютно беспочвенны и не имеют смысла, также как чувства этого ефрейтора или кто он там?

И далее последовали долгие и жаркие дискуссии способна ли солдатская душа к любви, и как произошло такое падение нравов. Войницкий только усмехался: история выдалась превосходной, от былой скуки не осталось и следа.

За этот день Алексею пришлось выслушать немало подобных предположений. Со страхом он подумал, каково придётся Павлу в свою очередь выслушивать это тотчас же после выхода на службу, а ведь с ним церемониться как с офицером не будут и могут высказать и более грязные вещи. Все подобные шутки несомненно являлись полным бредом, но даже в нём они зародили мысль, что возможно… Возможно, Павел на самом деле влюблён в него. Мысль казалась дикой и невозможной, но чем дальше Алексей думал о ней, тем больше ему казалось, что это могло быть. Он начал было припоминать все ставшие теперь подозрительными случаи. Павел не отвечал прямо на вопросы,