Чиновник. Как же! Как же! Читали! «Наш спецкор Михаил Кольцов передаёт…» Читали! Кто же не читал «Испанский дневник»? Читали. Каждый номер «Правды». Гвадалахара. Толедо. Мадрид. Республиканцы. «Рот фронт!» «Но пасаран!» «Смерть (Пауза.) фашистам!» (Понижая голос.) Опыта-то тут вам не занимать. Вы Есенина когда в фашисты зачислили, не помните? Загляните в подшивку вашей «Правды». Аж в 23-м году. Эва когда…

(Кольцов снимает круглые очки и, подслеповато щурясь, протирает носовым платком внезапно запотевшие стекла.)

Чиновник. М-да. Испания. Южное солнце. Жара (и без паузы) А на Север вам не хотелось бы?

Кольцов. Если будет необходимо – поеду.

Чиновник. Ага. Если необходимо… А когда-то говорили: «При первой возможности…»

Кольцов. Ну, вот что, товарищ. Если у вас ко мне больше ничего нет, я хотел бы откланяться.

Чиновник. Да-да, конечно. Сейчас вам выпишут пропуск. Сейчас! (Выдержав паузу.)А не хотите ли на дорожку, так сказать на посошок, один маленький сюжетец. Может, доведётся – разработаете. Глядишь, и я – раб божий, внесу вклад в отечественную литературу. А? А сюжет таков. Представьте (Оборотясь к залу.) вот это – сухой док, камера сухого дока. Монахи здесь лодьи ремонтировали. Преподобные Савватий и Зосима… А в нём люди сидят на скамьях, наши с вами современники, и смотрят на сцену. А на сцене показывают – нас с вами? – не-ет. Вы в доке, на скамье. А меня там (Мотает головой.) не-ет. Идёт кино «Путевка в жизнь». А в это время позади сцены, позади экрана начинает подниматься створ – задняя стена дока. И по полу, по ногам сидящих прокатываются, как мышата, первые воды. Сидельцы, не отводя глаз от экрана, смешно поднимают ноги, точно в зале ожидания, когда уборщица выливает ведро. Но тут не уборщица, не ведро. Море. Да не просто, а в прилив. Вода подымается. Сидельцы вскакивают. Забираются на сиденья. Самые резвые – и вы с ними – устремляются к тем дверям, через которые зашли, а они – чик-чирик – на запоре. А вода… Створ поднимается выше и выше. А вода прибывает, обстаёт. По щиколотки. По колени. По грудь. Как там в Писании? «И обстали меня воды по грудь мою». По горло. Море по горло. Но горло ниже уровня моря. Заорать? Нельзя. Захлебнёшься. Лишишься ещё одной минуты. Последней. А она так сладостна, эта последняя. Самая последняя. Лучше помолчи. К чему твой глас? Запрокинь голову к небу. Где ты, отец родной! Видишь ли муки мои?! (Пауза.) Ну как?

Кольцов (угрюмо). Занятный сюжет. А вы… вы не боитесь, что выплеснете и младенца.

Чиновник. Так он же умер. Или я не так вас прочитал?

Кольцов. Почти.

Чиновник. Ну что ж. Уточним в следующий раз. До встречи, товарищ Кольцов. До скорой (акцентируя) встречи.

Имя

Притча

Роза. Это было её имя и её суть. Имеется в виду белая роза. Редко случается столь точное совпадение имени и человеческой натуры. Овал лица Розы совпадал с овалом распускающегося бутона, а цвет лица – с цветом нежных лепестков. Это совершенство не портили даже густые чёрные волосы. Напротив. Волосы прихотливо оттеняли матовость лица, в котором, казалось, не было ни капли крови. Собирая их в тугую длинную косу, Роза вплетала маленькую, как мазок на китайской акварели, розовую ленточку. И по цвету эта ленточка напоминала её губы.

Для небольшого северного городка, который создан был в военных целях и работал на войну, Роза казалась существом странным и нездешним. Она выглядела укором милитаристской сущности места и времени, но одновременно – и некой зыбкой мечтой, идеалом какого-то далёкого светлого будущего.

Помимо обычной средней школы, Роза занималась в музыкальной. Она училась в классе фортепиано и в ту осень начала последний учебный год. Причём все семь лет Роза отходила в музыкальную школу с одной и той же изящной папкой. На папке была вытиснена лира, а ручками служили два черных шелковых шнура.

Роза жила с родителями в каменном четырехэтажном доме. Его строили пленные немцы. Улица, на которой стоял дом, называлась Полюсная. Она была устремлена, как магнитная стрелка, с юга на север. На этой же улице, только в южном конце, стояла двухэтажная деревянная музыкальная школа. Когда Роза, сосредоточенная на вариациях произведений Листа или Бетховена, шла в южном направлении, то есть к школе, то казалось, что следом за нею крадётся зима. А когда, благоухая музыкой, Роза возвращалась с южной стороны домой, с нею рядом, держась за шёлковый шнурок папки, шагала сама весна.

Такой видел Розу юноша Радий, её ровесник. Он тоже посещал музыкальную школу и жил в соседнем доме. Отец Радия был начальником физической лаборатории и страстным поклонником супругов Кюри. Своих детей он мечтал назвать их именами. С дочерью забот не было: Мария – имя интернациональное. А с именем Пьер в загсе возникли проблемы, тем более что шёл второй год войны. И тогда, помешкав, отец назвал младенца по имени редкого белого металла, который сыграл в жизни супругов Кюри решающую роль.

Радия называли только Радий – и дома, и в обеих школах, и во дворе. Ни Радик, ни Радька – только Радий, до того он выглядел не по годам взрослым и серьёзным. Это впечатление усугубляло поразительное сходство с отцом. Как и отец, Радий был такой же чернявый, такой же кудрявый, такой же изящно-носатый. Отношение к отцу, серьёзному, сосредоточенному человеку, невольно переносилось и на сына.

Лаборатория отца, принадлежавшая военному предприятию, находилась за проходной. Отсутствие надлежащего режима, а ещё необычайное сходство с отцом позволяли Радию бывать там и что-нибудь мастерить. Но в те дни, когда у него бывали занятия в музыкальной школе, отец не дозволял ему приходить сюда. Спор между физиками и лириками, который разгорелся в следующем десятилетии, отец Радия решил досрочно, воздав должное и тем и другим. «Гармония – это порядок!» – поднимал он скобкой большой и указательный пальцы, это напоминало подковку магнита и одновременно вилку камертона.

Радий занимался в музыкальной школе по классу скрипки. Однако душой он больше тянулся к мандолине, потому что мандолина своими линиями повторяла овал лица Розы. Отложив скрипку, Радий глядел на мандолину и подолгу молча говорил с нею.

Это началось три года назад, когда Радий был ещё подростком. Все эти годы Радий неотлучно следовал взглядом и мыслями за Розой. Но Роза упорно не обращала на него никакого внимания