светом настольной лампы Кольцов.

Кольцов. Я вас слушаю.

Чиновник (вкрадчиво). Это мы вас слушаем (пауза), гражданин Кольцов.

Кольцов. Вы пригласили меня, вероятно, по делу.

Чиновник. Вот именно по делу. (Мягко поглаживает лежащую перед ним папку.)

Кольцов. Ну так… В чём дело-то?

Чиновник. Дело в папочке.

Кольцов. Не понял. (Раздражаясь.) Это о каком-то родителе или…

Чиновник. В некотором роде «или». Но и о родителе.

Кольцов. Послушайте!

Чиновник. Мы слушаем вас.

Кольцов. О чём?

Чиновник. Вы же сами говорите «послушайте». А нам бы очень хотелось послушать вас. И выслушать.

Кольцов. Вы пригласили меня…

Чиновник. Мы вызвали вас.

Кольцов (не придавая значения). Вы вызвали меня по какому-то вопросу. Вы упоминаете о каком-то родителе, или, как вы изволите выражаться, папочке, с которым я, вероятно, знаком – то ли по службе, то ли лично…

Чиновник. То ли по службе, то ли лично. Детский вопрос. (Улыбаясь в сторону едва различимого в сумраке и сидящего спиной человека, который, видимо, ведёт протокол.) Что лучше: семь маленьких слоников над кушеткой или один большой слон?

Кольцов (раздельно, с трудом сдерживаясь). Послушайте, товарищ! Я не располагаю лишним временем. В три у меня редколлегия «Огонька». В пять – встреча в редакции «Крокодила». В семь назначено в «Правде». Я понимаю, что ваша работа – дело тонкое. Что у вас профессиональные тайны. Но если вы хотите, чтобы я вам в чём-то помог, то сообщите конкретно, о ком и о чём идёт речь. Я двадцать лет в партии. Если вам недостаточно честного слова большевика, могу подписать бумагу. Только давайте конкретно. Кто этот родитель, что с ним стряслось, наконец, что он натворил?

Чиновник. Вы, Михаил Ефимович! Вы – родитель. Вы натворили. Или как у вас, писателей, – сотворили. Малютка прожил всего несколько минут. «А через два часа испустила последний вздох и мать».

Кольцов (в полном недоумении). Потрудитесь объяснить.

Чиновник. Неужто не помните. Ваше же творение. Действие происходит в родильном доме.

Кольцов (припоминая). Вы, вы… о фельетоне?

Чиновник (благостно улыбаясь). А-ха.

Кольцов. Том, что я написал десять лет назад?!

Чиновник. Двенадцать.

Кольцов. Двенадцать. Так что же вы!.. (Сдерживаясь.) Что вас интересует в этой связи? Мне помнится, выводы были сделаны.

Чиновник. Как сказать?

Кольцов (смотрит вопросительно).

Чиновник. Расскажите об этом. Пожалуйста.

Кольцов. Там же все написано.

Чиновник. Хотелось бы от вас… Лично…

Кольцов. Столько лет прошло. Едва ли я вспомню…

Чиновник. А вы попробуйте.

Кольцов (морщась). Извольте… «…в больнице начались роды с очень сильным осложнением. (Из-за кулис раздаются вопли роженицы.) К роженице пришёл врач. Женщина задыхалась, у неё начала синеть кожа по всему телу, пульс становился всё хуже с минуты на минуту. Беглого осмотра было достаточно, чтобы понять, в чём спасение для матери и плода. Нужна была срочно хирургическая операция».

Чиновник (роняя в пространство). Богу – богово, а кесарю – кесарево.

Кольцов. Что?

Чиновник. Продолжайте, продолжайте.

Кольцов. А-а? Да-да.

Чиновник. Продолжайте, продолжайте.

Кольцов. «Но главного врача – хирурга в больнице не оказалось. Его вызвали по какому-то вопросу в народный суд. Врач послал своему товарищу записку в суд и начал спешно приготовлять к его приходу все нужные инструменты и медикаменты. Прошло томительно много времени. Посланец вернулся из суда в единственном числе: врача не отпускают. (Вопли роженицы усиливаются.) Жизнь женщины висела на волоске. Доктор опрометью выскочил и сам кинулся бежать в суд». (Вопли стихают.)

Чиновник (подхватывая текст и ставя акценты). «Народный судья вёл заседание по всем правилам искусства. Он с величественным недоумением поднял брови, когда в камеру ввалился взъерошенный, запыхавшийся человек из больницы. Еле переводя дух, глотая слова, доктор заявил судье, что жизнь больной в опасности и что хирурга нужно сию же минуту отпустить на операцию. И народный судья – это великолепный рабоче-крестьянский Соломон»… (Почти мечтательно.) Соломон. Царь. Иудейский. Мудрец. (Улыбаясь.) Рабоче-крестьянский мудрец. (С иной улыбкой.) Рабоче-крестьянский царь. (Пауза.) Соломон. А ещё был Солон. Это, кажется, у древних греков. (Со вкусом.) Солон. Забыл историю! (Восторженно.) Забыл. А географию помню. Соломоновы острова. Почему не Соломоновские? Не Соломоновецкие? Впрочем, это русский язык. По вашей части… Вон у вас как… «рабоче-крестьянский Соломон – он оказался на высоте. Первого врача, хирурга, отпустил. А второго врача, прибежавшего за первым, оштрафовал на двадцать рублей за вторжение (акцентируя) в нормальный ход судебного заседания». Соломон. Ай да Соломон! Ваша настоящая фамилия Фридлянд?

Кольцов. Да. И я это не скрываю. Как всякий писатель имею право на псевдоним.

Чиновник. А ваш брат?

Кольцов. И он как художник…

Чиновник (уточняюще). Художник-карикатурист. Художник-карикатурист Борис Ефимов. Это что, производное от Ильи Ефимовича Репина? Ка-ри-ка-ту-ри-ист. Но Кольцов у нас уже был. Поэт. А Фридлянд как переводится? Свободная земля? Человек свободной земли… Какой же? «Я другой такой страны не знаю…» Свободная земля. Видимо, оторванная от материка. От основы. От системы. Остров. Сам по себе. Союз большой. А островов у нас немного. Ну-ка, ну-ка, подсоби, география! Новая земля. Колгуев. (Вкрадчиво.) Соловки. Так говорите, Солон. Рабоче-крестьянский. Ай-да Солон. Что там было дальше-то?

Кольцов. «…Хирург вернулся в больницу только после конца разбирательства, через два часа. (Женский стон.) Больная уже почти не двигалась, пульс замирал. Её судьба была решена. Операцию всё-таки начали, пытаясь спасти ребёнка. Но было уже поздно. Новорождённый, задохнувшись в теле матери, после извлечения его оттуда прожил только несколько минут. Ещё через два часа испустила последний вздох и мать».

Чиновник. Да, плохо у нас ещё обстоит дело с медициной.

Кольцов (в сердцах). Да не с медициной. С судом. Бюрократизм проник в суд!

Чиновник (кивая, секретарю). Бюрократизм проник в советский суд – самый гуманный суд в мире. Или вы не согласны?

Кольцов. С чем?

Чиновник. Сомневаетесь?

(Из-за стены раздаётся душераздирающий вопль. Он похож на тот женский, но другой.)

Чиновник (с сострадательным пафосом). В муках рождается социалистическая демократия. В муках. (Пауза.) А суд-то, кстати, тот проходил в камере. Не в судебной камере как зале заседаний, а в камере. Стало быть?..

Кольцов. Что?

Чиновник. Стало быть, шло особо важное разбирательство. Судили – не догадываетесь кого? – врага народа.

Кольцов. В двадцать шестом?

Чиновник. По-вашему, враги появились только сейчас? А как же тезис о нарастании классовой борьбы? Вы же член редколлегии «Правды». Неужто забыли, гражданин Кольцов? (Укоризненно.) Забыли. И меня, раба божьего, забыли. Да и то! Двенадцать годиков прошло. В аккурат в 26-м…

Кольцов. Я совершенно ничего не понимаю. Вы меня обвиняете? В чём? Или вы пригласили… вызвали меня в качестве свидетеля? Чего