Шрифт:
Закладка:
Борис и Захаров отправились к коменданту, замотанному и задёрганному капитану, сидевшему в маленькой комнатушке. Его окружали демобилизованные офицеры, громко и настойчиво требовавшие немедленной отправки. Встретив вновь прибывших сердитым взглядом, он приказал сидевшему за небольшим столиком сержанту вписать их в очередной список и сразу предупредил:
— Товарищи, раньше, чем через 12–15 дней, ничего не обещаю!
Друзья вышли, довольно удручённые этим заявлением. Их пугала не перспектива двухнедельного пребывания на вокзале или в его окрестностях. По заявлению Романовского, они могли питаться у него хоть месяц, а спать за время войны они привыкли где и как придётся. Беспокоило другое: самостоятельно перетаскать свои вещи и погрузить их в вагон им было просто не под силу. Конечно, никаких носильщиков на львовском вокзале не было и в помине. Они надеялись на помощь ординарцев, которых решили откомандировать в назначенные им части лишь после своей погрузки в поезд, задержав этих солдат на один-два дня. Задержка их на двадцать и более дней грозила большими неприятностями. По вокзалу в течение суток не менее двух раз проходили патрули и проверяли документы у всех находившихся там. Билеты или литеры, предъявляемые сержантами, старшинами и офицерами принимались во внимание, но если проездных документов у человека не было, то его задерживали и отправляли в военную комендатуру города. То же самое грозило и ординарцам, ведь у них, кроме предписания о явке в определённую воинскую часть на территории Германии, не было ничего.
Первый патруль Борису удалось уговорить, объяснив, что это их ординарцы, помогающие им при погрузке в поезд, что они находятся с разрешения управления кадров Северной группы войск и будут направлены через день-два в части, к которым теперь приписаны. Второй патруль обоих солдат не захватил, так как они вместе с санитарами госпиталя Романовского уехали туда, чтобы пообедать (об этом Захаров с начхозом тоже договорился). На следующее утро следовало ожидать нового патруля, и удастся ли договориться с ним, Борис не знал. Да и ребята начали нервничать. Каждый из них ещё в Лигнице выбрал себе часть, в которой хотел бы служить, а тут после задержания комендатурой всё может поломаться. Они уже не чувствовали себя подчинёнными этих офицеров, а считались как бы товарищами, помогавшими старшим, и хоть ещё и робко, но начали высказывать своё недовольство.
Алёшкин и Захаров оказалась в очень затруднительном положении. После довольно длительного раздумья Захаров сказал:
— Вот что, товарищ майор, если ждать отправки у этого коменданта, то тут и три недели просидеть можно, а ведь вы, да и я тоже, к Новому году дома хотели бы быть. Пойду, пошарюсь тут между железнодорожниками. Может быть, что-нибудь выйдет.
Он пропадал часа два, наконец, вернулся с высоким усатым дядькой лет сорока пяти, который взглянув на людей, кучу вещей и Джека, спросил:
— Что-о-о?!! Всех этих и собаку?
— Нет-нет, нас с майором двое! Ну, и собаку, — заискивающе сказал Захаров.
— Нет, не пойдёт! О, а это что у вас? — спросил железнодорожник, показывая на мотоциклы. — Вот добавите одну такую штуку, тогда помогу.
Захаров поморщился немного, потом махнул рукой и сказал:
— Согласен.
— Ну а кусок — само собой.
Захаров взорвался:
— Не жирно ли будет?!!
— Как хотите! Пока здесь сидеть будете, по два проедите и машины спустите. Как хотите, — и железнодорожник направился к двери.
Захаров удержал его за рукав:
— Да постой ты! Ну, может, полкуска?
— А собака? Знаешь, сколько из-за неё может быть канители? Нет, меньше, чем кусок и эта машина, не согласен.
— Ну ладно, чёрт с тобой, наживайся, — пробурчал Захаров.
— Ругаться не надо, я ведь и других найду!
— Да я не ругаюсь, это просто так…
— Тогда сидите здесь, после 12 ночи я к вам подойду, возьму билеты, закомпостирую их у кассира, выправлю билет на собаку, после этого можете сдавать багаж. Остальное возьмёте с собой. Пока.
Железнодорожник ушёл. Борис и оба солдата, присутствующие при этом разговоре, смотрели на Захарова с ошеломлённым и недоумевающим видом. Он рассмеялся:
— Ага, ничего не поняли? А я среди гражданских тут немного пообтёрся, их язык и способы действия выучил. Это проводник вагона поезда, который формируется на завтра. Он оформит нам всё с билетами и посадит в свой вагон заблаговременно. Завтра, когда с шести часов утра начнут компостировать билеты, тут чёрт знает что начнётся, ведь не только очередники к кассе бросятся, но и все, кто торопится уехать. Такая давка будет! Да и не только тут, а потом и около вагонов.
— Ну а что это за «кусок» такой? — прервал Захарова Борис.
Тот засмеялся:
— Учитесь, товарищ майор: кусок — это по-теперешнему тысяча рублей.
— Так, значит, за эту услугу придётся заплатить тысячу?
— Да, по полтысячи с человека, да ещё отдать ему мой мотоцикл в придачу, вот как.
— Но это же грабёж!
— Грабёж! А если здесь сидеть, так ещё больше ограбят. Мало того, что проешь чёрт знает сколько, так ещё и обворовать могут. Здесь между офицерами столько жулья шатается…
— А как же ты без мотоцикла? Тогда и я свой не возьму.
Эти слова, видно, услыхал старший лейтенант, лётчик, стоявший от них в нескольких шагах. Он быстро подошёл к разговаривающим и представился:
— Старший лейтенант Петров, из лётной части, что здесь неподалеку стоит. Я, товарищ майор, давно мечтал такую машину приобрести. Если она вам не нужна, я с удовольствием возьму!
В тот период времени между военнослужащими, в том числе и офицерами, был широко распространён обычай обмена: одному досталась какая-то трофейная вещь, которая ему была не очень нужна, другому другая, вот они и менялись баш на баш, не глядя. Так и этот лейтенант достал из кармана маленькие золотые женские часики и предложил:
— Ну, майор, баш на баш? Я тебе часы золотые для жены, а ты мне мотоцикл.
Борис не колебался, и через несколько минут счастливый лейтенант катил к выходу с вокзала машину Бориса, а тот прятал в карман часики с блестящим браслетом. Оба остались довольны, особенно Алёшкин, ведь в его вещах чего-нибудь особенно ценного специально для Кати не было. Все вещи, с его точки зрения, или особенной ценности не представляли, или предназначались для всей семьи. Теперь у
