находили полуразрушенные склады и магазины без хозяев. Многое из того, что было брошено, подбирали и сдавали на склад госпиталя. Большую часть этого имущества раздали всем демобилизованным из личного состава госпиталя, но и оставалось ещё немало, даже после того, как Алёшкин, Захаров и Лагунцов отложили то, что им хотелось.

Захаров сдал на трофейный склад группы войск две автомашины и множество вещей по ведомости, они были оценены в 20 000 рублей.

Нужно объяснить, почему Лагунцов на BMW поехал во Львов. В сануправлении штаба Борис как-то встретил майора медицинской службы Романовского — бывшего начальника полевого госпиталя, с которым был хорошо знаком и несколько раз стоял и работал в одних и тех же пунктах. Его госпиталь уже расформировался, а сам Романовский, ещё совсем молодой человек, был назначен начальником гарнизонного госпиталя во Львов. В случае демобилизации Борис и Захаров решили ехать на родину через этот город. Дорога через Брест требовала нескольких пересадок, а до Львова из Лигница шёл прямой поезд. Но даже и в этом случае везти с собой всё, что им хотелось взять, по железным дорогам Германии и Польши не удалось бы: в поездах отсутствовали багажные вагоны, а таскать все вещи с собой было попросту невозможно. Вот Алёшкин и договорился с Романовским, чтобы отправить к нему большую часть своих вещей на автомашине BMW. Он заранее предупредил, что машина эта трофейная, пока нигде не зарегистрированная, Романовский может записать её на себя или на свой госпиталь, но за это он должен сохранить всё привезённое до их приезда. Тот согласился, и Лагунцов повёз все эти вещи во Львов. Там он их передал на хранение заведующему складом и отправился домой.

Конечно, привезённые вещи были старательно упакованы в фанерные ящики, коробки или в зашитые брезентовые мешки.

Между тем подошла очередь на приём к полковнику Семёнову. Он довольно приветливо принял руководство хирургического госпиталя № 27, внимательно просмотрел все ведомости, выслушал доклад своего помощника, немного удивлённо поднял брови, увидев список трофейного имущества и сумму, затем с иронией заметил:

— Похоже, что, разъезжая по Германии, вы не столько раненых лечили, сколько трофеи собирали…

Борис и Захаров промолчали, им особенно возражать было нечего. Ведь действительно, в Германии они по-настоящему работали только в Штольпе, где обслужили около пяти тысяч раненых и больных, и в Варене, где приняли около трёхсот человек, да подготовили помещения для двух санаториев. Во всех остальных городках они не развёртывались, находились сутки-двое, и личный состав, действительно, на улицах и в полуразрушенных складах собирал брошенные вещи.

Полковник Семёнов принял и утвердил все ведомости, кроме одной. Эта последняя являлась актом списания инвентаря, когда-то зачисленного в вещевое имущество госпиталя и за ненадобностью или порчей брошенного в дороге. Всё крупное и более ценное имущество — палатки, носилки, медицинский инвентарь, который госпиталю был не нужен — в своё время сдавался различным фронтовым учреждениям и складам, на него имелись соответствующие квитанции. Когда же Алёшкин и Захаров приступили к окончательной разборке склада госпиталя, то выяснилось, что необходимо было заменить разную мелочь трофейной: например, жестяные вёдра, тазы, умывальники, кастрюли, нательное бязевое бельё, бязевые простыни и тому подобное. Ведомость на списание вещей и замену их трофейными была подписана кладовщиками, Захаровым и утверждена Алёшкиным.

Полковник Семёнов заявил, что все эти предметы, в каком бы состоянии они ни находились, следовало сдавать на склады сануправления фронта и каждый раз оформлять соответствующий акт или квитанцию. Никаких возражений, что это было просто физически невозможно, так как склады сануправления иногда находились от госпиталя за несколько сотен километров, и не имело смысла отправлять туда транспорт с малоценными вещами (часть из них была сделана из старых консервных банок или подобранного в сгоревших деревнях железа), Семёнов во внимание не принял. Он объявил:

— Хорошо, я поручу своим счётным работникам оценить перечисленное в этом акте, и уж как там хотите, мы с вас за него взыщем в пятикратном размере. Зайдите завтра.

Борис и Захаров решили, что подобные мелочи стоят от силы несколько сотен рублей, и готовы были пожертвовать тысячей, чтобы поскорее развязаться с этим въедливым интендантом.

На следующий день, когда они у знакомого бухгалтера узнали итоговую сумму, то пришли в ужас. Оказалось, что всё барахло пересчитали по коммерческим ценам — около трёх с половиной тысяч рублей, а если это увеличить в пять раз, значит, с них удержат более 15 000 рублей! Таким образом, когда их демобилизуют (оба решили во что бы то ни стало добиваться демобилизации), они вернутся домой совсем без денег.

К счастью, бухгалтер, приятель Захарова, дал дельный совет:

— Я вам дам эту оценочную ведомость на руки как бы для передачи полковнику Семёнову. Вы её пока не сдавайте ему, потому что, если он напишет на ней свою резолюцию «удержать в пятикратном размере», тогда уж ничего не поделаешь. Вы с этой бумагой обратитесь к кому-либо из Военного совета фронта.

Все штабные Северной группы войск по привычке себя и руководство ещё называли «фронтом». Борис взял ведомость и решил добиться приёма у члена Военного совета генерала Рузского, которого он знал лучше других и с которым у него были хорошие отношения. К его удивлению, попасть к генералу оказалось нетрудно. Алёшкин чистосердечно рассказал о своём деле, признался, что всё это барахло они действительно побросали в разных местах, так как смогли заменить его гораздо более качественными трофейными вещами.

Рузский прочитал ведомость и даже улыбнулся, когда увидел, что вёдра, сделанные из консервных банок из-под сгущённого молока, педантичными бухгалтерами оценивались в семь рублей за штуку. Ни слова не говоря, он взял ручку и своим размашистым почерком написал в углу ведомости: «Начальнику интендантской службы полковнику Семёнову. Полагаю необходимым данное вещевое довольствие списать, как утраченное в период боевых действий». И подписался.

Не помня себя от радости, Борис выскочил из кабинета Рузского, едва успев пробормотать несколько слов благодарности. В коридоре штаба его ожидал Захаров. Прочитав резолюцию, он обрадовался не менее Алёшкина.

Когда они пришли к Семёнову и представили ему ведомость с резолюцией генерала Рузского, тот недовольно нахмурил брови и сердито сказал:

— А кто вам разрешил лезть с такими пустяками к члену Военного совета? Может быть, я и сам так же решил бы этот вопрос? А если бы и удержали с вас что-нибудь, так другим была бы наука!

Борис нашёлся:

— Товарищ полковник, мы не обращались! Генерал Рузский встретил меня на улице, сам спросил, нет ли у нас каких-нибудь затруднений, ведь мы с ним давно