Главнокомандующий умолк и обвел взглядом присутствующих. Генерал Сато стоял у схем с вытянутыми по швам руками.

— Как обстоит дело с подготовкой плацдарма? — обратился к нему Умедзу.

— Работы окончены. Особенно успешно они проведены на участке дивизии «Каменное сердце». Мероприятия по их секретности выполнены, — доложил Сато.

— Что вам необходимо еще?

— Сигнал о начале действий! — упрямо выговорил Сато.

— Генерал Исии, в каком состоянии бактериологические филиалы в Третьей армии? — обратился главнокомандующий к начальнику отряда Семьсот тридцать один.

— В полной готовности!

— Что необходимо для них?

— Ваш сигнал! — поддерживая Сато, ответил генерал Исии.

Умедзу взглянул на Ямада. Но тот сидел с неподвижным лицом, его прищуренные глаза были обращены к портрету императора.

На второй день, проводив генерала Ямада, Умедзу вылетел в войска армии Сато для инспекции и ознакомления на месте с действительным положением дела.

6

После окончания училища лейтенант Рощин был направлен в распоряжение генерала Николаенко. Начальник артиллерии оставил его своим адъютантом. Первые месяцы Рощин упорно старался постичь все должностные премудрости, добросовестно исполнял поручения генерала, аккуратно записывал сделанные им в частях замечания, проверял их выполнение. Но энергичная натура Рощина все настоятельней восставала против такой службы. Ему казалось, что не только строевые командиры, но даже штабисты смотрят на него пренебрежительно. Наконец, решив, что он просто не подходит для своей должности, набрался смелости и доложил о своих мыслях генералу.

Через три дня Рощин получил назначение в батарею Курочкина. Генерал и дальше внимательно следил за его службой и все больше убеждался в правильности такого решения. В части Рощина полюбили: командиры — за общительность, способность, твердые знания и готовность поделиться ими, бойцы — за справедливую требовательность, внимание, заботу и лихость в военном деле…

Сегодня, узнав по телефону, что генерал Николаенко приедет на батарею, Рощин почувствовал сильное беспокойство. Он догадывался, что посещение это вызвано изменой Кривоступенко. И хотя Рощин ругал «шляпу» — командира хозвзвода дивизиона, бойцом которого был сбежавший изменник, сознание упорно подсказывало, что и он, и Бурлов, и Курочкин в чем-то виноваты, что-то недосмотрели.

Почему же непонятное поведение Кривоступенко раньше не привлекало ничьего внимания? А случай на границе, когда он запутался в проволоке? А требование сапера убрать его с границы? Что могло побудить Кривоступенко бежать? Прошлое? И с чем он туда пошел? Со сведениями о батарее? Он ее толком не знает и сам. Правда, враг всегда хитрее, чем кажется. Но этот — просто предатель. В том, что Кривоступенко не шпион, Рощин не сомневался. Но, не зная причин бегства повара, мучился в догадках.

Генерал Николаенко прибыл в сопровождении трех техников и двух командиров своего штаба. Одного из них. Рощин знал: вместе кончали училище. Сейчас тот выглядел щеголевато и небрежно поглядывал на Рощина, не узнавал его. «Поступки недалеких подчиненных до некоторой степени отражают мнение начальства», — раздраженно подумал Рощин и оттого не доложил, а с каким-то азартом отчеканил рапорт.

— Здравствуйте, старший лейтенант, — подал руку Николаенко. — Недоброжелательно встречаете, — добавил он, взглянув на хмурое, замкнутое лицо Рощина.

— Товарищ Рощин всегда отличался эксцентричностью, — не скрывая иронии, заметил бывший однокурсник.

Рощин промолчал.

— Прошу заняться своими делами, товарищи, — приказал Николаенко, морщась от замечания штабника. — Где старший политрук Бурлов? — спросил он Рощина.

— Во второй полубатарее, товарищ генерал, — доложил Рощин.

Николаенко прошел в командирский блиндаж, Рощин последовал за ним. Поняв, что батарею будут проверять, старший лейтенант почувствовал облегчение.

— Плохое начало? — расстегивая шинель и снимая папаху, спросил Николаенко.

— Плохое, товарищ генерал, — сумрачно ответил Рощин. — Немного даже растерялся.

— Растерялись? Это плохо. За вами люди.

По голосу, по взгляду Рощин понял, что генерала тревожит то же, что и его. Не ожидая вопросов, рассказал все, что знал и предполагал о Кривоступенко. Именно рассказал: медленно, вдумчиво, анализируя.

— Главное — он враг, товарищ Рощин, — заметил. Николаенко. — Прошлое его к этому привело или настоящее, не так уж важно. — И после небольшой паузы добавил: — К двадцатому марта оборудовать новый центральный пункт. Батарею на это время от дежурства освободить. Линейным взводом кто командует?

— Старший сержант Ошурин.

— Представляйте его на присвоение звания, — приказал генерал. — На отделение, которое в ту ночь несло дежурство, подберите нового командира, — из коммунистов, знающих дело. В марте получите новую технику. Рассчитывайте на увеличение штата. Человек сорок-пятьдесят дополнительно прибудет.

— Товарищ генерал, я бы просил поставить батарею на довольствие непосредственно в дивизию. Да и вообще бы оперативно подчинить полковнику Мурманскому. Штаб дивизии рядом, тыловые подразделения недалеко.

— Согласую с начальником штаба армии и попрошу отдать распоряжение.

В блиндаж вошел приехавший с Николаенко автотехник.

— Автопарк проверен, товарищ генерал, — доложил он. — Все в порядке.

— Товарищ генерал, разрешите мне выйти, узнать, что там делается? — смущенно попросил Рощин.

— Боитесь за батарею?

— Нет. Хоть и не моя заслуга, а в батарее я уверен, — ответил Рощин. — Но все-таки…

Генерал понимающе кивнул:

— Идите.

7

В Харбине уже несколько дней готовились к встрече главнокомандующего Квантунской армии. По приказу мэра города полторы тысячи китайцев мели, скребли, посыпали песком ведущие от аэродрома к Центру города улицы. В день прибытия Умедзу с рассветом вдоль улиц выстроились шпалерами тепло одетые жандармские и полевые войска. На тротуарах толпились японские колонисты, специально приглашенные русские эмигранты и просто любопытная публика.

С девяти часов к аэродрому потянулись машины с представителями городских властей и руководителей различных «добровольных обществ» русских белоэмигрантов. В десять часов утра подъехал Кислицын с Карцевым и Ермиловым. Отвечая на поклоны, он излишне оживленно шутил и тревожно поглядывал то на дорогу, то на восточную часть неба.

Наконец в двенадцатом часу отдельной колонной, как на параде, появились массивные лимузины с руководителями японской военной миссии и высших чинов харбинского гарнизона.

К старшему генералу, придерживая саблю, подбежал комендант города и вполголоса удовлетворенно доложил:

— Господин генерал, ваши указания по организации и поддержанию порядка выполнены.

— Уберите этих подальше, — небрежно махнул тот рукой в сторону Кислицына и собравшейся около него эмигрантской знати.

В небе послышался гул самолетов. Описав круг, на аэродром опустился самолет Умедзу. Следом за ним сели сопровождавшие его истребители.

Главнокомандующий выслушал рапорт и, не обращая внимания на приветственные восклицания, уселся в машину. Умедзу был в плохом настроении. Оно объяснялось тем, что генерал увидел на границе и узнал из докладов командиров соединений. Эти сообщения превзошли все его ожидания. За восемь месяцев русские проделали работу, в другое время занявшую бы годы. Пограничные укрепления, которые не так давно легко можно было