Постучав, вошел атташе:

— Уже двадцать минут восьмого. К восьми вас приглашал Тодзио.

…В кабинете, кроме самого Тодзио, находились вице-премьер и командующий Квантунской армией. После обмена приветствиями Отт выжидающе посмотрел на премьер-министра. Тодзио сидел, сложив восковые руки на столе, и слегка качал головой, словно соболезнуя чему-то. Посол, наконец, не выдержал молчания и, тихо прокашлявшись, спросил:

— Господин премьер-министр, каково решение его величества императора Японии по вопросу войны?

Тодзио, взглянув на Умедзу, чуть заметно кивнул. Главнокомандующий резко встал и сухо проговорил:

— Господин посол, ход вашей кампании намного отстал от плана, хотя и опередил мобилизационные возможности нашей страны. Неосмотрительность вредна и непоправима в военном деле. Это вы чувствуете на собственном опыте. Тем более, когда на карту ставится судьба страны…

— Простите, господин главнокомандующий, о каком опыте вы говорите? — изменившись в лице, спросил Отт.

— Я говорю, господин посол, о московской операции, — жестко ответил Умедзу, глядя в глаза Отта. — Она не совсем удачно подготовлена и начата. Это печальный факт. Ни мы, ни вы не желаем его повторения.

Умедзу коротко, по-военному, поклонился. Отт долго молчал. Повернувшись к Тодзио, он, не скрывая раздражения, спросил:

— Господин премьер-министр, остается ли Япония верна общим стремлениям Тройственного союза?

Тодзио медленно поднялся и торжественно заговорил:

— Политика моей страны предопределена небом. Ничто и никто не в силах ее изменить, пока она не восторжествует… Империя является смертельным врагом России. Владивосток постоянно представлял собой угрозу с фланга в наших международных устремлениях. Сейчас наступает время устранить эту угрозу навсегда, — бледные тонкие губы Тодзио скривились в усмешке. — Цель Тройственного союза — цель Японии.

— Когда же императорская ставка считает возможным начать военные действия на Севере? — прямо спросил Отт, пристально глядя в глаза Тодзио.

Премьер-министр долго молчал.

— Если ход войны на Западе примет благоприятный для моей страны оборот, мы применим оружие для решения северных проблем… — он взглянул на Умедзу, этой весной.

3

После побега Кривоступенко на батарее не стало слышно привычных шуток, смеха. Разведчики ходили молчаливые, хмурые, злые. В свободное время собирались в укромных уголках по три-четыре человека и вполголоса о чем-то разговаривали. Любопытных из соседних подразделений встречали недружелюбно и на расспросы не отвечали. Только Бурлов и Новожилов внешне казались прежними.

Они все время старались быть с бойцами. Новожилов даже начал читать разведчикам вслух «Разгром» Фадеева, и они каждый вечер собирались около него.

После отправки Калмыкова в госпиталь и похорон Галкина Курочкин вынужден был оставаться до конца следствия в батарее.

— Поеду в штаб армии, буду просить мой перевод пока отставить, — сообщил он Бурлову.

— Знаешь, капитан, мы часто своему «я» придаем больше значения, чем коллективу, — в первый раз за все время разговора с Курочкиным вспылил Бурлов. — Я добился, я просмотрел! Есть, мол, «я» — фигура и «они» — коллектив — «пешки». Ты видишь в этом собственный промах: «Я не усмотрел!» А мне кажется, что тут нужно видеть больше — отсутствие хорошего коллектива. Поэтому и надеешься на свое «я» больше, чем на коллектив. Этот отщепенец жил вместе со всеми. А пришла кому-нибудь в голову мысль поинтересоваться: кто с ним рядом? Нет! Почему? Да потому, что узаконили аксиому: мы — командиры — воспитываем, они — бойцы — воспитываются. Коллектив и его ответственность где? Коммунисты, комсомольцы где? В нашем коллективе, если его правильно нацелить, достаточно сил, чтобы избежать повторения горького урока. А тебе нужно выполнять приказ и не торговаться. Я, может быть, больше тебя виновен.

Курочкин молчал. Потом, спутав Бурлову волосы, невесело засмеялся:

— Черт лохматый, гонишь?

— Советую, — серьезно ответил Федор Ильич. — Здесь мы и без тебя справимся.

Уезжал капитан ясным морозным утром. Рощин выстроил бойцов. Курочкин, по-старому, подошел к строю твердым, размеренным шагом.

— Смирно! — скомандовал Рощин и отрапортовал:

— Товарищ капитан! Личный состав полубатареи выстроен по вашему приказанию. Докладывает командир взвода старший лейтенант Рощин.

Курочкин остановился перед серединой строя и взглянул на шеренги.

— Товарищи! — бросил он приглушенным голосом в морозный воздух. — По приказу командующего армией я уезжаю к новому месту назначения. За время нашей совместной службы имелись у нас радости и печали, но только в последние дни мы испытали позор. Его тяжесть будет давить меня и жечь мою совесть до тех пор, пока я не смою его кровью врагов нашей Родины. — Лицо Курочкина было жестоким. — Но дело не только во мне. Этот презренный выродок жил вместе с вами. Почему же сотня глаз не могла рассмотреть его подлую душонку? Потому что мы еще не выработали в себе политического чутья к врагам, чувства ненависти к ним. Ненависть помогает нам разоблачать врагов и быть беспощадными в борьбе с ними. Правильно заметил сегодня, мне политрук: мы оказались близорукими. Почему погиб наш честный, преданный товарищ? Излишняя доверчивость привела к тому, что он погиб от подлой руки врага. Как мог попасть предатель на пункт, не зная пропуска? Только из-за нашего благодушия, из-за нарушения порядка. Почему мог этот предатель жить в нашем коллективе? Только из-за нашего благодушия, и беспечности. Я клянусь вам, там, в огне войны, отдать все силы, а если нужно — и жизнь, во имя победы моей Родины, моей партии, моего народа. Желаю вам, дорогие товарищи, больших успехов в вашей жизни.

4

Майор Танака собрал со стола бумаги и спрятал их в сейф. С минуту постоял в раздумье, подошел к завешенной карте и отдернул штору на западной ее части до Читы. Пройдясь по кабинету, остановился около сейфа и налил рюмку вина. Взглянув через нее на свет, выпил. Потом налил вторую.

Постучав, в кабинет протиснулся начальник гауптвахты и доложил, что русский перебежчик доставлен.

— Введи! — разрешил Танака.

Сильно прихрамывая на правую ногу, бочком вошел Козодой и заученно выпалил:

— Здравия желаю, ваше высокое благородие, господин майор императорской армии! Слава вашему царю! Его глаза беспокойно ощупывали фигуру Танака, пальцы рук мелко Дрожали. На лице застыла подобострастная улыбка. Танака, хотя и знал русский язык, удивленно и Непонимающе посмотрел на Козодоя. Появившийся следом переводчик быстро выдвинулся вперед и, поклонившись, пояснил:

— Он поздравляет вас, господин майор, и прославляет божественного императора.

— Хорошо. Ты будешь говорить, почему пришел? Говори правду. Я буду слушать.

— Так сказать, тяга к своим. Влечение души — бороться с комиссарами, — ощерясь, заспешил Козодой.

— Симпатии к нашему строю, господин майор, и желание бороться с коммунистами, — торопливо докладывал переводчик.

— Хорошо. Ты — молодец. Скажи, где стоит ваша батарея. Здесь? — Танака встал, подошел к карте и нарочно показал на кружок, обозначавший Читу.

— Так точно, вас-с-брод! Батарея располагается точно