Произнеся эти слова, Рук испытал облегчение, но желаемого успокоения они ему не принесли. Он по-детски надеялся, что стоит облечь эту истину в слова, и она исчезнет. Но она никуда не делась, а безразличная птица снаружи все не умолкала, словно и не понимая, что повода для песен нет.

– Что теперь делать, Тагаран? Что с нами будет?

Этот вопрос выходил за рамки словесной игры. Уроки грамматики тут были бесполезны.

Тагаран подошла к очагу и протянула руки к углям. Рук решил, что таким образом она вежливо дает понять: разговор окончен. Но потом она снова повернулась к нему и протянула к нему руки. Сжала его ладони своими. Он ощутил прикосновение ее теплой гладкой кожи.

– Путува, – проговорила она, сжимая и гладя его ладони. – Путува.

Их руки стали одинаково теплыми.

– Путува, – повторил он.

Тагаран давила все сильнее, более широкими движениями разглаживая кожу на его ладонях, и он понял, что это слово обозначает ее действия: «согреть руки у огня, а потом мягко сжать пальцы другого человека». Чтобы описать это на английском, требовалась длинная вереница слов. В Англии, если человек грел руки у огня, то потом совал их в карманы, чтобы они не мерзли. Научив его новому слову, Тагаран показала ему целый мир.

Вся его жизнь свелась к этому чувству – его руки в ее руках. Тот, кем он был, прошлое, что носил в себе, каждая испытанная им радость и каждое горе – все это исчезло, словно ненужные одежды. Осталась лишь его кожа, которая вела разговор с ее кожей, и им не было нужды подыскивать слова.

Где-то на кряже затрещала смеющаяся кукабара, словно услышала бой часов и вспомнила о важном деле. Тагаран выпустила его ладони.

– Йениоо, камара, – сказала она. Мне пора, друг. Она подняла на него взгляд, и в ее глазах он прочел ту же мысль, что крутилась у него в голове: «Это наша последняя встреча».

Он попытался найти подходящие слова, но не смог. Не знал, как выразить свою тоску. Не в силах был выдавить: «До свидания».

Вслед за Тагаран он вышел из хижины и смотрел, как она поднимается по скалистому склону. Как он и надеялся, наверху она оглянулась. Он высоко поднял руку, повернув к ней открытую ладонь, и она помахала в ответ. Потом отвернулась и скрылась из виду.

Рук мысленно пошел вслед за ней, поднялся по тропе, повернул к лагерю в соседней бухте и увидел, как она спускается с высокого склона по ту сторону холма и минует большой камень, дальше которого в ее мир он ни разу не заходил. Должно быть, она вернется к той расчищенной площадке, где от костра поднимается столбик дыма и женщины сидят на земле, словно вросли в нее, где резвятся дети, шныряя в мангровых зарослях, а после захода солнца все собираются вместе, чтобы поесть и улечься спать.

Он так живо представил себе эту картину, что изумился, внезапно осознав, что он вовсе не там, а стоит один на своем открытом всем ветрам мысе.

Путува.

Как и он, Тагаран знала: грядет нечто ужасное. Но она подарила ему слово, которого он никогда не забудет, а вместе с ним и заключенное в нем доверие.

* * *

Следующим утром Силк явился на плац полный сил, ранний час не лишил его воодушевления. Развернув на земле составленную Куком «Карту залива Ботани», он подозвал Рука с Уилстедом и сержанта взглянуть на нее.

– Сначала отправимся на юго-запад, через Земли кенгуру и дальше. Там сделаем крюк и свернем на восток, а потом, как отдохнем и освежимся, двинемся в атаку. Наша цель, господа, – мыс в северной части бухты, где расположена деревня племени из залива Ботани. Окружим поселение, и местные окажутся в ловушке.

– В ловушке, значит… – повторил Уилстед. – Что ж, отличный план.

Силк пристально посмотрел на него, но лицо Уилстеда ничего не выражало.

Судя по его задумке, Силк неплохо разбирался в военной стратегии, чего Рук о нем прежде не знал. Он-то думал, что Силк просто поведет их в лес, и велит идти в разные стороны. Но тот выдумал план, который с большой долей вероятности мог сработать, не предупреди он Тагаран. Деревню Рук прежде не видел, но, по слухам, она представляла собой горстку хижин на узком перешейке, с трех сторон окруженном глубокими водами.

Он вспомнил слова Силка. «Считай это театральной постановкой, если угодно». И все же вот он – так доволен своим замыслом, что аж глаза блестят, повесил на грудь моток веревки, чтобы было чем связать пленников…

Пожалуй, и театральное представление должно быть убедительным.

Сержант велел солдатам выстроиться в шеренгу, и они побрели прочь из поселения, клацая, словно неуклюжая заводная игрушка из множества составных частей, которая так и будет дергаться по полу, пока не развернется пружина. Отряд шагал вперед под низко нависшими серыми тучами, следуя той же тропой, по которой Бругден совершил свой последний путь в обратном направлении.

Проведя в дороге около четырех часов, они добрались до Земель кенгуру – чудесного края, напоминающего травянистый парк, где местами попадались раскидистые деревья, а земля уходила вниз изящным уклоном. Там, прямо у тропы, Бругден и другие охотники соорудили себе хижину, взяв за образец местные жилища из древесных сучьев и кусков коры. Снаружи они выложили каменное кострище и притащили бревна, чтобы было на чем сидеть.

А они неплохо устроились, подумал Рук. На месте костра лежала куча старых углей. Сколько ночей провели здесь каторжане с их сержантом, рассказывая друг другу о своей жизни? Они урвали себе кусок здешней земли, где могли забыть о губернаторе и стоящей за ним имперской машине. Прямо как лейтенант Рук на его мысе, здесь, в Землях кенгуру, они были свободными людьми.

Тропа то взбиралась вверх по склонам, то спускалась в долины. Пересекая низину, они обогнули водоемы с чистой водой, а несколько минут спустя в голове колонны раздались возгласы: «Море! Море!» и отряд вышел к заливу Ботани. За входом в бухту, с двух сторон отмеченным изгибами суши, виднелся океан и прямая линия горизонта.

Силк объявил привал и собрал вокруг себя членов отряда.

– Деревня находится на северной оконечности побережья. Вернемся к тем озерам, что мы только что прошли, немного отдохнем и двинемся в наступление.

У одного из водоемов члены отряда разбрелись, прячась в тени, и достали котомки с едой. Некоторые растянулись на земле, подложив под голову рюкзаки, сержант захрапел. Платок, которым он накрыл лицо, чтобы мухи не