– Во-первых, не испугался бы только психопат, – парирую я. – А еще я совершаю эту великолепную прогулку в сапогах для танцев и мини-платье. Потому что кое-кто настоял, чтобы я сегодня косплеила Йоко О́но.

Тем временем Лекси щеголяет в белом брючном костюме-клеш и свитере с высоким воротом в тон – точь-в-точь Леннон, явившийся прямо из поздних шестидесятых. Она купила парики для нас обеих, и я даже припомнить не могу, когда мне было настолько некомфортно в одежде.

– Зато нам повезло с погодкой, скажи? – отмечает она. – Иначе ты бы себе задницу отморозила.

– Это не отменяет того факта, что я поднимаюсь в гору на каблуках.

Посмеявшись над моим нытьем, Лекси берет меня под руку.

– Давай, Йоко, я держу тебя, – дразнит она, помогая мне пройти остаток пути.

Площадка на вершине холма уже готова. Что ж, тайные подростковые вечеринки на Хэллоуин довольно продуманные. Кто-то потратил время на то, чтобы расставить и украсить столы для закусок. На куче тыкв вырезали мультяшные лица, а на некоторых – нечто весьма авангардное. Например, на одной изображен пенис с детализированными яичками.

Работа парней, не иначе.

Судя по всему, тут даже некая охрана имеется. Конечно, патрулем занимаются обычные младшеклассники, одетые в черные футболки и джинсы, но, по крайней мере, кто-то следит за едой и напитками. Думаю, для них это лучший шанс попасть на подобного рода вечеринку. Вероятнее всего, эти ребята – подающие надежды представители элиты, которые соперничают за место «у трона».

Несчастные глупые детишки.

На крючках возле каждого второго надгробия висят тусклые фонарики. Искусственные руки, разложенные на некоторых могилах, создают впечатление, будто мертвецы тянутся к нам из потустороннего мира. Безвкусица, но креативно, наверное. Большинство плит с годами поизносились, скошены набок, что определенным образом добавляет устрашающей атмосферы.

Музыка гремит из огромных динамиков во всех четырех углах площадки, отведенной для вечеринки.

И я отказываюсь искать… его.

Тем не менее, он определенно у меня в голове. Всегда.

– Как настрой?

Я бросаю взгляд на Лекси.

– Наверное, неплохо. А что?

Без дальнейших объяснений меня тащат к столу для бир-понга. Рядом надрывается сабвуфер, и в такт басам мигают светодиодные лампочки.

Я смеюсь, и Лекси оборачивается.

– Рановато начинать пить, тебе не кажется?

Она пожимает плечами.

– Думаю, чем скорее я захмелею, тем скорее забуду, что тусуюсь в основном с кучкой сволочей. А дальше возможности безграничны, – ее лицо озаряет широкая улыбка.

Она разворачивается, и я со смехом хлопаю ее по спине.

– Все для вас, мистер Леннон. Зажигайте.

Еще раз пожав плечами, Лекси берет шарик, и для того, чтобы отыскать партнера, готового сразиться с ней, много времени не требуется. Следующие двадцать минут – сплошное пятно из летающих шариков и переворачивающихся красных стаканчиков. Очень скоро всем становится понятно, что соперница Лекси способна перепить всех. Настает черед моей подруги, и та с легкостью попадает в стакан по ту сторону стола, чем вызывает бурные овации.

– Пойду тоже перехвачу напиток, – говорю я ей. – Сейчас вернусь.

Она ловит меня за запястье, прежде чем я ухожу.

– Не бери ничего, что не запечатано, – предупреждает Лекси, хотя я и так помню об осторожности.

Отсалютовав ей, ухожу. За моей спиной раздаются новые аплодисменты, и я смеюсь. Теперь сложно назвать Лекси необщительной. Думаю, она была права. Плесни в нее немного пива, и она станет душой вечеринки.

Один из мини-охранников наблюдает за мной, пока я достаю бутылку воды из холодильника, а затем останавливаюсь, чтобы ссыпать немного снэк-микса из миски в оранжевый пакет для сэндвичей. Я застенчиво машу ему рукой. Чертова обувь на каблуках затрудняет ходьбу по неровной местности, но я почти уверена, что никто не видит, как я пару раз чуть не врезаюсь лицом в надгробие.

Музыка хорошая, и пока что никто из тех, кого я ненавижу, не осмелился подойти ко мне слишком близко. Паркер и ее свита, как всегда, что-то вынюхивают, но по большей части их, кажется, волнует, чтобы как можно больше народу увидело их в вульгарном нижнем белье и ободках с красными рожками, которые они выдают за костюмы. Я почти жалею, что сейчас аномально жарко. Хотелось бы, чтобы эти шлюхи отморозили себе соски.

Будучи о-о-очень взрослой и осознанной, я воображаю, как их маленькие сосочки выскальзывают прямо из прозрачных лифчиков и падают в траву, а сучки вопят от ужаса.

Кого я не вижу, так это Золотых мальчиков. Моя первая мысль – на этот раз они решили пропустить празднование, но не успеваю я подумать о причинах, как…

– И в кого же ты вырядилась?

В глубоком голосе Уэста слышится смех. Он подходит сзади, пугая меня до чертиков. Пакет со снэками выскальзывает из рук. Я успела съесть всего пару кусочков, и теперь все это валяется в грязи.

Поворачиваясь, я думаю, что прямо сейчас прикончу его взглядом, но тут же жалею, что не смотрела в землю.

Уэст голый по пояс, крепкий пресс смазан маслом вплоть до гребаных косых мышц живота. Он выглядит как какая-то эротическая фантазия о стриптизере, и мысль об этом заставляет меня закатить глаза. Нельзя быть таким ублюдком и нереально сексуальным одновременно. Это просто неправильно.

Одет он как египетская королевская особа – черный с золотом головной убор в полоску ниспадает ему на плечи и соответствует цветам нашей школы. Пах прикрывает черная повязка, отделанная золотом. На ногах у него пара черных с золотом кроссовок, которые не сочетаются с одеждой, но каким-то образом делают его еще сексуальнее. Я готова поспорить: то, что на нем надето, стоит дороже, чем мой дом.

Я оглядываю кладбище и замечаю Дэйна и Стерлинга, которые уже поднимают шум, оба в таких же костюмах.

Чертовы горячие придурки. Все трое.

Рядом с Дэйном, одетая как Клеопатра, стоит Джосс. Сегодня ее косы распущены и выглядят как часть костюма. Она такая хорошенькая, что аж больно. У меня создается впечатление, будто Дэйн тоже так думает. Из группы поддержки я меньше всего ненавижу Джосс, поскольку она кажется нормальной. Нейтральной, как Швейцария.

И не помогает особо, и не вредит.

– Ответишь или просто притворишься, будто меня здесь нет? – снова оживляется Уэст.

Его голос звучит менее… язвительно, чем обычно. Почти доброжелательно. Почти.

– Разве ночные кошмары не должны исчезать, если не обращать на них внимания? – огрызаюсь я, потягивая воду, ведь это все, что у меня осталось.

Боковым зрением вижу блеск белых зубов, когда он улыбается.

– Да ладно. Не будь такой.

Я усмехаюсь и закатываю глаза, но не вступаю в разговор.

– Как Скарлетт? – осмеливается он спросить, и на этот комментарий получает жесткий взгляд.

– Не спрашивай о ней. Или о ком-либо еще из моей семьи, – уточняю я.

Звук тихого смеха Уэста действует мне на нервы, но я это скрываю.

– Черт, Саутсайд! Ты всегда такая стерва?

– Только в присутствии других стерв, – ехидничаю я.

Он все еще смеется, что почти заставляет меня улыбнуться.

Внутри меня что-то происходит. Будто назойливое жужжание… Какая-то энергия переполняет меня сразу же, как Уэст оказывается рядом. Как бы мне ни хотелось очернять такие моменты, они не отвратительны. Та извращенная часть меня, что досталась от матери, в каком-то смысле наслаждается необузданным хаосом разговора. Ни один из нас не заботится о чувствах друг друга, не придерживает язык.

Что бы ни пришло на ум, мы просто говорим это – не важно, насколько грубо.

– Знаешь, что я думаю? – спрашивает Уэст, прерывая мои мысли, пока я наблюдаю за Лекси издалека. Ее руки только что взлетели в воздух, значит, она снова победила.

– Что?

– Тебе неприятно, что я нравлюсь твоей сестре, – делится он. – И ты считаешь, что я забрался к ней в голову. Но больше всего тебя бесит, что она не замечает твоего гнева.

Теперь мой взгляд переходит на Уэста. Тусклый свет фонаря рядом с нами очерчивает его грудные мышцы.

– О чем ты болтаешь? – спрашиваю я, уже чувствуя, как жар проникает под кожу.

Он снова ухмыляется, но делает глоток из своего бокала, прежде чем ответить:

– Она не заметила, что я вовсе не хороший парень.

Поток воздуха наполняет легкие. Я смотрю на него, но не вижу. Вместо этого мои мысли возвращаются к той ночи, к вечеринке в квартале. Я вспоминаю, как Скар просияла при виде него, и еще больше, когда он бросил стодолларовую купюру в ее банку.

– А больше всего ты ненавидишь, – добавляет Уэст, – что ты