– А кто был последним?

Тон по-прежнему колючий, резкий, от него разит властью, которой у него на самом деле нет, когда дело касается меня. Уэсту не приходится объясняться по поводу своих сексуальных связей, и мне неясно, почему же он требует этого от меня. Однако устремленный на меня суровый взгляд говорит сам за себя. И по каким-то необъяснимым для меня причинам я выдаю ему информацию, обладать которой он и близко не имеет права.

– Рикки был не просто первым. Он был единственным.

Кроме того, что все это безумно неловко, я расстроена тем, что все-таки подчинилась. Может, потому что уверена: он не поверит ни единому слову, раз уж считает всех девушек из моего района шлюхами. Однако я не стыжусь того, кто я такая, и если он не поверит, то и черт с ним. Не моя вина.

– Поклянись мне, – настаивает он, и я чувствую, как бровь подергивается в замешательстве.

Мой рот открывается еще до того, как я придумываю ответ, но мне уже ясно, что здесь нечто большее, чем он раскрывает. Нечто, о чем он не говорит, хотя и сказал уже так много.

– У меня нет причин лгать, – смело заявляю я.

Возникает неловкая пауза. Уэст вроде бы должен заговорить, но молчит, и я чувствую желание заполнить эту пустоту.

– Ты что, серьезно собирался осудить меня, если бы у меня были и другие парни? – вопрошаю я. – Учитывая тот факт, что мне наверняка пришлось бы недельку освободить, чтобы выслушать твой список девиц.

Он не смеется над моей шуткой, вместо этого предпочитая изучать выражение моего лица. Как будто у меня на лбу вот-вот начнет мигать красный знак с надписью «ЛГУНЬЯ». Наверное, так чувствуют себя преступники, находясь под следствием. Я не поддаюсь. Но ведь у меня не поехала крыша, м-м? Как-то очень резко он стал меня допрашивать.

Он краснеет, и я представляю, что его лицо горячее на ощупь. Малиновый цвет становится лишь темнее, когда я снова ухмыляюсь. Я легко проскальзываю между его телом и шкафчиком, на который опиралась, и пристальный взгляд зеленых глаз следует за мной. Оставив его позади, я прямо-таки чувствую, как они преследуют меня.

– Куда ты, мать твою, собралась? Мы еще не закончили, Саутсайд, – гремит его голос.

Но я больше ничего ему не должна в этом разговоре. Вот почему не останавливаюсь и дразняще машу на прощание.

– О, мы определенно закончили, – говорю я. – Я уже рассказала тебе о себе больше, чем ты заслуживаешь знать.

Его взгляд темнеет, но не угрожающе. Все, что я вижу в нем, – это похоть, он хочет, чтобы у него была власть контролировать меня, как он поступает со всеми остальными.

– Увидимся, Царь Мидас. Мне нужно вернуться к танцам, – пренебрежительно добавляю я, что, уверена, сводит его с ума.

Он назвал нашу игру «прелюдией», и я начинаю думать, что его теория, возможно, не так уж далека от истины.

Закусываю губы. По мере того, как расстояние между нами увеличивается, моя ухмылка только растет. Мы и по отдельности те еще психи, а вместе еще хуже. Однако, будучи откровенной, должна признать… Мне это начинает нравиться.

О, кстати. Заметка: поблагодарить Дэйна. Чувак долбаный гений.

#ПодпишисьНаМеня

@КоролеваПандора:

Будь осторожна, флиртуя не с одним, а сразу с двумя Золотыми мальчиками, Новенькая. Давайте не будем забывать одну важную истину: Каин убил Авеля. Несмотря на всю разыгравшуюся драму, бал еще не окончен. Оставайтесь, чтобы узнать, кто же в этом году станет королем и королевой. А после не смейте пропустить афтерпати в Беллвью, хозяевами вновь станут Царь Мидас, Мистер Сильвер и Красавчик Ди. Если, конечно, Красавчик Ди все еще приглашен после того маленького сексуального трюка, что он выкинул.

До скорого, птенчики!

П.

Глава 28

БЛУ

Царь Мидас в короне? Что ж, ему идет.

Я даже не осознаю, что улыбаюсь, пока Джулс не толкает меня локтем.

– О чем задумалась, а?

Ее взгляд устремляется на платформу, где Уэст стоит рядом с Джосс – коронованной королевой, – и затем обратно на меня.

– Я вся внимание, если хочешь рассказать мне, что случилось, когда он утащил тебя из зала, как пещерный человек, – поддразнивает она.

Чтобы сдержать огромную, глупую улыбку, что вырывается наружу, я прикусываю губу.

Не позволяй ему проникнуть в твою голову. Ты все еще ненавидишь его. Он все еще чудовище.

Ободряющая речь немного возвращает меня к реальности, но за нее трудно держаться, когда он так смотрит на меня со сцены. Как будто по-прежнему готов закончить то, что мы начали, стоит мне только сказать слово.

И, боже… Мне никогда никому не хотелось уступить так сильно, как хочется уступить ему. Но есть принципы, которых я должна придерживаться. Какой я стану, если позволю своему врагу завладеть собой?

Жалкой.

…Но удовлетворенной.

Проклятье, я безнадежна.

Джулс все еще улыбается мне на периферии, но меня спасает звонок. Взглянув на телефон, я вижу, что звонит неизвестный.

– Сейчас вернусь, – говорю я ей, а затем выбегаю из спортзала так быстро, как только получается на каблуках. Добираюсь до коридора как раз перед тем, как должна включиться голосовая почта.

– Алло?

Сначала на другом конце провода тишина, и я затыкаю другое ухо, чтобы слышать лучше, пока иду к выходу из школы. Возможно, в здании просто плохая связь.

Прохладный воздух обдувает ноги, когда я оказываюсь на улице и прислоняюсь к кирпичной кладке.

– Алло? Кто это?

На этот раз я что-то слышу. И это похоже на плач. Я сразу же настораживаюсь, думая о худшем.

– Скар? Ты в порядке?

Сердце дико колотится, особенно после предостережений, которыми поделился со мной Хантер. Но с ней все должно быть в порядке. Я отправила сообщение час назад, и она была в безопасности у дяди Дасти.

– Это не Скар, – говорит знакомый голос. – Это я.

Из легких словно весь воздух выбивают, а вместе с ним исчезает и способность воспринимать слова.

– Это мама, Блу-Джей.

Музыка из спортзала звучит слабо, но служит саундтреком к этому сюрреалистическому моменту. Прошли месяцы – месяцы – с тех пор, как она звонила. Так почему же сейчас?

– Как ты, милая? – спрашивает она сквозь рыдания.

Я представляю, в каком она сейчас состоянии: растрепанная, жалкая.

– А ты как думаешь? – огрызаюсь я, чувствуя, как горло сжимается от эмоций. – Где ты пропадала?

Голос у нее дрожит, и я предполагаю, что мой тон ее расстроил, но кого, черт возьми, это волнует? «Расстроена» довольно долго было моей настройкой по умолчанию.

– Я была поблизости, – дают мне неубедительный ответ. – Блу-Джей, я не могу долго говорить. Мне нужна… небольшая услуга.

И вот оно. Этот звонок не имеет ничего общего с желанием узнать, как поживают без нее дети, которых она произвела на свет. Она звонит, потому что ей что-то нужно.

– Какая? – холодно спрашиваю я, не скрывая разочарования и отвращения.

Она замолкает на несколько секунд, но затем переходит к делу.

– Мне бы не помешали наличные.

– Ты, наверное, шутишь, – говорю я в основном себе. Ее просьба заставляет меня расхаживать взад-вперед.

– Я много не прошу, – настаивает мать года. – Всего пару сотен баксов. Клянусь, я все верну к следующей неделе.

Из горла рвется почти истерический смешок.

– А знаешь, что я могла бы сделать с парой сотен баксов в данную секунду? Для начала я бы накормила твою дочь чем-то кроме лапши быстрого приготовления, которую она вынуждена есть пять дней в неделю. О! А еще я смогла бы заплатить за электричество в следующем месяце. И мне не пришлось бы работать так много, что в итоге я не справляюсь с ролью родителя, которым для Скарлетт должна быть ты. Хочешь, чтобы я продолжила, мам?

На другом конце провода тишина, как я и предполагала. Она шмыгает носом на заднем плане, а я задыхаюсь, словно только что пробежала милю.

– Это ненадолго, – повторяет мать, будто и не слышала ничего из того, что я сказала.

Пусть я и хотела бы отыскать в этой женщине хоть частичку своей матери, крупицу, за которую можно зацепиться, я не могу, поэтому вешаю трубку.

Я едва замечаю, что замерзла, пока стояла на холоде. Шумно выдыхаю. Сейчас все, что я чувствую – это пустоту, абсолютную покинутость.

Потому что у меня вошло в привычку отдавать все, что