УЭСТ

Перед моим носом тугие искусственные сиськи. Сэнди – или Сара? – как бы там ее, черт подери, ни звали, скачет на мне быстро и жестко. Изголовье кровати ударяется о стену, будто она задумала протаранить ее прямо в другую комнату. Я бы должен наслаждаться этой куклой, но не могу выбросить из головы другую.

Меня отвлекают крики за окном, доносящиеся от бассейна. Афтепати обычно классные, но сейчас мне ничего не нравится.

Ничего.

– Слезай.

Эта, как ее там, растерянно пялится на меня.

– Что?

– Оглохла? Слезай с меня на хрен.

Сидни усмехается, скользит на матрас и хватает шмотки, затем захлопывает за собой дверь ванной – демонстрирует, как сильно разозлилась. Девчонка не понимает, что мне абсолютно наплевать на ее чувства. К утру о ней забудут. Уже забыли.

Что вызывает вопрос: почему одна особенная стерва засела у меня в голове, как плохая песня.

Или… хорошая.

Проклятье.

Я объяснял себе это миллион раз, миллионом разных способов. Напоминал, почему она под запретом. Почему я должен испытывать отвращение при одной мысли о том, чтобы прикоснуться к ней, но это не работает. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу это лицо.

Единственное лицо.

Теперь же, после сказанных сегодня слов, она еще глубже забралась мне в голову. Она ведь могла что угодно сказать. Могла соврать, что девственница. Или что была с несколькими парнями. Но вместо этого она рассказала о Рикки – своем первом и единственном. Очень конкретный ответ.

Такой, что мог бы развеять всю мою теорию, если бы был правдивым.

Однако семя сомнения уже в земле, и я совершенно запутался.

Блу сказала кое-что еще, что запало мне в душу. Пошутила, мол, мой «список девиц» слишком длинный, чтобы прочесть его даже за неделю. Неважно, сколько их было. Я не стал бы извиняться за каждый спонтанный секс. Однако я также и не горжусь. Но, что хуже, это напоминание очень некстати вернуло в мою жизнь одного призрака. Того, что преследовал меня долго, пусть между нами даже не осталось вражды.

Призрака по имени Кейси.

Одна только эта ошибка не позволяет мне обвинять кого-либо в грехах. Но в Саутсайдской миссии я могу прощать себе многое. Во всей этой ситуации одна единственная жертва – моя мать.

– Просто, чтобы ты знал, я собираюсь рассказать всем, что у тебя даже не встал, придурок, – кричит Сандра мне в затылок, выносясь из комнаты, словно ураган.

Делай что хочешь. Моя репутация в постели опережает меня, сука.

Она не стоит тех усилий, которые потребовались бы, чтобы произнести эти слова вслух, но это правда.

Я встаю, избавляюсь от использованного презерватива, затем нахожу свои штаны на полу. Застегнув их, беру полупустое пиво, которое оставил на прикроватной тумбочке, и иду в конец коридора, где из-за открытых французских дверей доносится смех.

– Я пропустил что-то веселое? – спрашиваю я, перегибаясь через перила террасы, и смотрю на бассейн. Нам придется заплатить за проведение еще одной вечеринки здесь, в «Беллвью хаус», но оно того стоит.

– Нет, – со вздохом бормочет Стерлинг. В общей сложности его окружают три девушки. Две примостились на подлокотниках его кресла, еще одна – у него на коленях.

Если бы что-то и случилось, он бы этого не заметил. Я с улыбкой отворачиваюсь.

– А как насчет тебя? – ухмыляясь, спрашивает Дэйн.

Я медленно поворачиваюсь к нему, все еще злясь на трюк, который он выкинул несколько часов назад на танцах. Не говоря уже о том, что мой кошелек теперь на пятьсот долларов легче.

Мой единственный ответ на его вопрос – отвести взгляд. Брат смеется.

– Но нет покоя голове в венце, – икает Джосс.

Я снова поворачиваюсь, как раз в тот момент, когда она опускается на колени Дэйну. Если бы я уже не знал, что она пьяна, то понял бы это сейчас. Джосс никогда не теряет бдительности рядом с ним, никогда не стирает границы из страха перед тем, к чему это может привести.

Он конкретно так навеселе. Поэтому, когда он прикусывает губу с вожделением в глазах, а затем начинает скользить рукой между бедер Джосс, я спасаю его от самого себя.

– Джосс, мы вызываем тебе «Убер», – предлагаю я. – Твой отец будет в бешенстве, что ты пьяна, но наверняка обрадуется, когда ты вернешься домой живой.

– Хорошая идея, – поддакивает Дэйн, похоже, приходя в себя.

Я ворчу, поднимая ее на ноги практически без помощи с ее стороны. Малышка пьяна в стельку.

Дэйн идет следом, уже договариваясь с таксистом о поездке, потом они оставляют нас со Стерлингом на террасе.

– Наш последний осенний бал в «Сайпресс Преп». Готов оставить все это позади в следующем году? – спрашивает он, звуча сентиментально, как мама. Я отчитаю его за это позже. Ну а пока просто пожимаю плечами и смотрю на толпу внизу.

– Пришло время двигаться дальше, заявить права на новое королевство, – поддразниваю я.

Он смеется.

– Чувствую, ты готов, но, если честно, было бы в разы круче, если бы у нас за плечами оказался еще и последний выигранный чемпионат. Знаешь, при условии, что «Южный Сайпресс» его не украдет.

– К черту Саутсайд.

На некоторое время воцаряется тишина, и, когда брат снова заговаривает, в его голосе звучит подозрение.

– Мы… все еще говорим о футболе?

Я не отвечаю. Потому что сам не уверен.

– Не оставите нас на секунду, дамы? – спрашивает он свой гарем.

Когда девчонки уходят, Стерлинг наклоняется вперед, и я напрягаюсь. Что ж, похоже, предстоит серьезный разговор.

– Я кое-что подслушал сегодня, – начинает он. – И подумал, что тебе хотелось бы знать.

Я заинтригован, поэтому опускаюсь в кресло, которое Дэйн оставил пустым.

– О чем?

Стерлинг отпивает из бокала и в задумчивости болтает им между пальцами.

– Я вышел подышать воздухом, а Саутсайд там отвечала на звонок.

Я вспоминаю, как она бросилась к выходу сразу после того, как нас с Джосс короновали. Теперь понятно, почему.

– Она меня не заметила, но я слышал ее разговор, – объясняет он. – Из того, что я понял, она говорила с матерью, но… У меня сложилось впечатление, что ее жизнь – просто адский кошмар.

Челюсть напрягается.

– Что ты слышал?

Он вздыхает и не сводит глаз с бассейна.

– Ее мать, похоже, бабок просила. Саутсайд разозлилась, начала говорить, что она и так с трудом оплачивает счета, плюс еще и сестру обеспечивает. Разговор еще недолго продолжался, а потом Саутсайд, видно, устала и бросила трубку.

Я молчу, но это не значит, что все произнесенные им слова не отражаются на мне.

– Короче, – снова говорит Стерлинг, – мне показалось, что тебе следует это знать.

Я вижу его насквозь. Это не акт лояльности по отношению ко мне, к моему делу. Это апелляция, вмешательство в надежде, что я буду снисходительнее к ней.

Конечно, ему бы этого хотелось, поскольку он не знает того, что знаю о ней я. Он и понятия не имеет, как наши жизни связаны с ее.

При этой мысли в голове снова всплывают ее слова, и я ненавижу себя за то, что больше не так уж уверен. Ненавижу, что она заставила меня усомниться. Однако у меня не получается забыть ту фотку в телефоне отца. Я ее не выдумал. Она реальна, и есть только одно объяснение тому, почему она там. И хотя я, возможно, не очень хорошо знаю Саутсайд, я чертовски уверен, что знаю Вина Голдена.

Стерлинг встает и хлопает меня по плечу, затем спускается на две ступеньки с террасы. Снимает рубашку и ныряет с головой в бассейн, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Я отказываюсь сочувствовать этой девушке. Она не заслуживает нашего сопереживания, какой бы жалкой ни была ее жизнь. Единственное, что сделал Стерлинг, это раскрыл мотивацию Саутсайд, вероятную причину, по которой она связалась с моим отцом.

Все просто.

Ей нужны наличные, у него их тонны.

У моего отца талант чувствовать слабости людей и использовать их. Этот трюк ничем не отличается от других, которые он проделывал.

Меня переполняет гнев, но я потрясен тем, откуда он берется. На этот раз он направлен не на Саутсайд, а на моего отца. За манипулирование еще одним человеком просто потому, что он может. И, как бы я ни запрещал себе сочувствовать Блу… Я все равно это делаю.

Потому что я уже бывал на ее месте. Не в той же