— Ты фантазер, Павлик.

— Ничего не фантазер.

— Но и ты хорош был. Ах, ах! Сунаев — гений, Сунаев — гений, Сунаев — сила, Сунаев не собаку, а стаю шакалов съел, что к осени трехкомнатную квартиру нам отвалит…

— Ну и что, говорил, говорил… Квартира будет.

Вера попросила мужа набраться терпения и дослушать о ее поездке к Сунаевым. Не торопясь, она подробно рассказала обо всем, что произошло там, ничего не опустив. Рассказала и о своем разговоре с главврачом.

У Павла как рукой смахнуло возникшее было радостное настроение. Он помрачнел и, откинувшись на спинку стула, долго сидел молча, глядя в окно поверх головы жены.

— Ты расстроился, Паша?

— Не то слово. Я поражен. Почему это так? Что он, ненормальный? Сколько ему лет?

— Вполне нормальный, но, видимо, испорченный. Я тоже, Павлик, не понимаю.

— Ты молодец, Веруня! Ты и тут вела себя правильно и достойно. Я бы просто влепил ему такую затрещину, что век бы помнил. Не могу понять, как можно так бездумно тратить жизнь.

Он, рассуждая, ходил из угла в угол и каждый раз, проходя мимо жены, останавливался сзади и ласково, как маленькую, гладил ее по голове.

— Да, Павлик, я забыла тебе сказать, что вчера случайно встретила капитана Рослова…

— Марлена Николаевича?

— Да. Он был возмущен и обещал все узнать. Сегодня я была у него. Толик Сунаев — это фрукт. В восемнадцать лет имел уже машину. Лишили прав. Дважды поступал в институт и оба раза проваливался. Обижен на весь белый свет. Сейчас работает, но так, спустя рукава, вроде делает кому-то одолжение. В милиции его знают, а он считает, что это его способ самовыражения. А Марлен — чудо.

С капитаном Рословым Вера Николаевна знакома по совместной работе в детской комиссии. Знал его и Павел.

— Ладно, Веруня, бросим пока об этом. Жизнь у нас с тобой только начинается.

Вера, улыбаясь, многозначительно кивнула головой.

— Что ты так? Не веришь? Голова у меня полна таких замыслов, что страх берет. Ты что, не веришь?

— Верю. И всегда верила в тебя, Паша.

Через день, в воскресенье, после завтрака, Вера что-то делала на кухне, а Павел, только что возвратившийся из магазина, рассказывал ей забавную уличную историю. Они оба смеялись. В это время зазвонил телефон.

— Да? Вересов, — произнес Павел в трубку, но, услышав, кто говорит, сразу вытянулся и рот растянулся в улыбке. — Да, вчера прилетел.

Вера выглянула из кухни, вопросительно поглядела на мужа, и тот, прикрыв трубку широкой ладонью, отвернув в сторону голову, многозначительно произнес полушепотом:

— Сунаев.

Сунаев до этого почти никогда не звонил им. Вера с интересом прислушивалась к разговору мужа, стараясь понять, о чем идет речь.

— Нет, нет, никаких гостей у нас нет. Никуда не собираемся. Вчера целый день провели в Стригинцах. — Он помолчал, слушая. — Что вы, Михаил Андреевич, просто будем рады. Адрес наш знаете? Все равно, я вас встречу на углу. Хорошо, хорошо…

Павел положил трубку и, приглаживая волосы, сообщил, что через полчаса придет Сунаев.

— Вот так номер, чтоб я помер.

Они с минуту смотрели друг на друга, ошарашенные этой новостью.

— А чего делать-то, не отказывать же, — развел он руками.

— Отказывать не надо… Но ты, кажется, сгорал от счастья.

— Ничего не сгорал, — обиженно произнес он. — Ясно, что он по твоему делу.

— Не по моему, а по собственному. Надо срочно привести все в порядок. Я оденусь, а ты быстренько разбери все в прихожей и тоже оденься.

Минут через двадцать в квартире был наведен порядок.

Вера надела новое платье, которое очень шло ей, поправила прическу, вставила в волосы привезенный мужем гребень-заколку и уже хлопотала у стола.

— Ты говоришь, что я сгорал от счастья, а сама, как в театр, оделась, — с улыбкой произнес Павел.

— Я хочу его встретить во всеоружии, а внешность женская — важнейшее средство и самозащиты и атаки. Но имей в виду: если он идет только за тем, чтобы замять это дело, чтобы не поднимать шума…

— А больше ему незачем к нам идти.

— …то он этого не добьется. Мне он неприятен уже из-за того, что звонил нашей Катерине и заявил, что уездные лекари были вежливее, воспитаннее. Бревна в своем глазу он не увидел. А у меня, ты знаешь, и прадед, и дед были уездными лекарями, и родители врачи.

Но Павел все же волновался, и Вера это видела.

— Ты, Паша, уже дрожишь, как все мужчины, перед высшим чином. Может быть, мне извиниться перед ним? — спросила она, глядя на мужа с ироническим укором. Уязвленный этим вопросом, а скорее всего тем, что она разгадала, что он действительно капельку взволнован, с обидой ответил ей:

— Не об этом речь…

— Ты сам пока не знаешь, о чем речь. Иди, Павлик, встречай и, пожалуйста, не трепещи перед ним.

Тот постоял в нерешительности, возможно, хотел что-то сказать ей на эти обидные слова, но только махнул рукой и вышел.

В отличие от мужа, Вера не только не испытывала неловкости и тем более жалости к Сунаеву, а, наоборот, ощущала в себе еще не испытанное колко-беспокоящее чувство внутреннего воинственного задора, и она была рада этой встрече, чтобы высказать все, что накопилось в душе за эти дни.

Она накрыла стол, поставила фрукты, конфеты и мысленно уже вела спор с Сунаевым.

Когда открылась дверь и она услышала их приглушенный разговор, то не вышла им навстречу, а встретила Сунаева уже в комнате.

— Вы уж ради бога извините, Вера Николаевна, за мое внезапное вторжение, — произнес Сунаев, здороваясь с ней за руку. В их невысокой и тесной квартире он выглядел еще более крупным. — Я буквально на десять минут.

— Что за счет. За десять минут я не сумею вас и чаем напоить. Мы вчера достаточно хорошо отдохнули и никуда сегодня не собираемся. Присаживайтесь, пожалуйста.

Все сели за стол: Павел рядом с Сунаевым, а она напротив. Сунаев пристально посмотрел на Веру Николаевну и тут же отвел взгляд. И по тому, как он это сделал, по его осунувшемуся лицу, она сразу поняла, что он глубоко переживает, волнуется и, видимо, встревожен предстоящим разговором. Это открытие подействовало на нее успокаивающе, и она почувствовала себя увереннее.

Воцарилась неловкая пауза, никто не хотел, наверное, начинать первым. Сунаев, попросив разрешения, закурил и снова поглядел на Веру Николаевну и виновато улыбнулся.

— Вот шел к вам и был уверен, что после моего звонка вы сразу подумали, что иду улаживать дело сына, замять эту неприятную историю.

— Ну что