Вересову уважали в поликлинике и, несмотря на ее молодость, считались с ее знаниями, опытом и какой-то безошибочной интуицией. Больные охотно шли к ней на прием.

Услышав, что надо ехать к Сунаевым, Вера Николаевна обрадовалась этому случаю, хотя сама не могла объяснить причину.

Сунаев был известен в городе. В течение многих лет он возглавлял крупнейший строительный трест и только года три назад назначили его руководителем ведущего архитектурно-проектного учреждения, где работал и муж Веры Николаевны — Павел. В основном со слов его она и знала Сунаева.

Павел нередко хвалил его, восхищался огромным опытом, напористостью и бесчисленными связями здесь и в Москве. Но бывало и другое. Приходя с работы расстроенным, он уже с порога начинал ругать своего шефа, называя его приспособленцем, унылым и неисправимым догматиком, привыкшим в своем тресте строить только каменные шалаши и коробки, где архитектурой и не пахнет.

В прошлом году на выставке в художественном музее Вересов познакомил жену с Сунаевым. Тот был один и очень обрадовался знакомству, ни на шаг не отходил от Вересовых, снова прошел с ними по залам, в которых уже побывал.

Он был оживлен, весел, остроумен и подчеркнуто внимателен к Вере Николаевне, интересовался ее мнением и оценками и сам, немного рисуясь, пускался в пространные объяснения.

Потом они втроем, по его предложению, обедали на открытой веранде летнего кафе над Волгой.

Дверь Вересовой открыла уже немолодая, но еще не потерявшая интерес к моде и косметике женщина, это была жена Сунаева. В переднюю тут же вышел и он — высокий, плотный, с копной густых и сильно поседевших волос, в хорошо сшитом светлом костюме. Он, видимо, только-только приехал со службы пообедать. Узнав Веру Николаевну, улыбаясь, он почтительно поклонился и представил ее жене.

— Вера Николаевна — супруга нашего не по дням, а по часам растущего архитектора Вересова, можно сказать, восходящей звезды на архитектурном небосклоне.

Вера мельком, без улыбки, взглянула на Сунаева, но ни в голосе, ни в выражении его лица не обнаружила иронии.

Квартира была большая, просторная, из нескольких комнат, хорошо и со вкусом обставленная современной мебелью, дорогими вещами, картинами.

Подойдя к двери комнаты, приоткрыв ее, мать предупредила сына:

— Толя, к тебе доктор.

В постели лежал юноша лет двадцати с заросшим и бледным лицом. «Студент, наверное», — подумала Вера Николаевна. Он сделал движение, чтобы подняться, но она предупреждающе помахала рукой и, пододвинув к кровати стул, опустилась на него.

Мать вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

— Ну, что с вами приключилось?

— Что-то вот здесь очень болит, — и он, приоткрыв одеяло, показал на низ живота, но взглянув на доктора, сразу стушевался, втянул голову в плечи и прикрыл глаза. Вера Николаевна заметила и приняла это за обычную юношескую стеснительность. Взяв его руку и нащупав пульс, долго держала ее, посматривая на часы.

— Пульс хороший. Температуры нет?

Юноша отрицательно покачал головой.

Она тщательно прослушала его, а потом долго и осторожно пальпировала ему живот, то и дело спрашивая: «Тут больно? А тут?» В одном месте она нажала чуть посильнее, и он дернулся, вскрикнул и, откинув голову на подушку, виновато улыбнулся.

— Потерпите уж, пожалуйста, мне надо по болевому восприятию найти вашу боль.

Закончив осмотр, она поднялась.

— У вас пошаливает печень. Ничего пока страшного. Просто съели что-нибудь острое, а вам этого следует опасаться. Придется основательно провериться и подлечиться. Я сейчас выпишу вам направление на исследования и рецепты.

Он почти не реагировал на ее слова и все время смотрел в сторону, прикрыв глаза ладонью.

Вера Николаевна подошла к небольшому столику из красного дерева и хотела уже опуститься на стул, но невольно задержала взгляд на большой фотографии, висевшей на стене. Это, несомненно, был ее пациент. На нем была черная кожаная куртка, из-под которой виднелся расстегнутый ворот клетчатой рубашки, на голове — модный серый берет с козырьком. Он улыбался на портрете, и улыбка шла к его лицу.

И вдруг по какой-то еще не очень ясной ассоциации она вспомнила недавнее происшествие и ужаснулась.

Оглянувшись, она увидела, как ее пациент, видимо, следивший за ней, резко повернулся на спину и замер.

На спинке стула висели знакомые ей черная куртка и берет.

…Неделю назад муж ее, Павел, уезжал в Москву в командировку и забрал с собой обоих ребят — шестилетнего Мишу и трехлетнюю Таню, которых он должен по пути оставить у своих родителей, живших в пригороде Владимира.

Проводив их, Вера Николаевна прямо с вокзала поехала в поселок Стригинцы, находившийся в пятнадцати километрах от города, чтобы навестить подругу, работавшую там врачом, и провести с ней выходной день.

За городом она делала пересадку. На остановке, под навесом, ждали автобус еще три женщины и немолодой, но еще крепкий мужчина, державший на коленях большую корзину, обшитую сверху материей.

Было уже темно. К остановке подошел автобус, следовавший в город, из него с шумом и возней выскочило трое парней, словно их вытолкнули оттуда. Парни вошли под тот же навес, где сидела Вересова. Она с интересом стала рассматривать эту троицу.

В центре, как она решила, был вожак — маленький, жилистый, с узким лицом и рыжими усиками, концы которых были загнуты книзу. Узкая замшевая куртка на молнии, желтые вельветовые брюки, высокие каблуки черных туфель и прямые длинные волосы цвета прелой соломы придавали ему смешной вид.

Вересова вздохнула и еле сдержала улыбку, но рыжий заметил и зло посмотрел на нее.

Справа от него стоял высокий молодой парень, настоящий красавчик, с правильными и тонкими чертами бледного лица, но все время крививший губы. В отличие от Рыжего, он был одет со вкусом. На третьего парня, стоявшего в сторонке и все время прикрывавшего подбитый, наверное, глаз платком, она просто не обращала внимания.

Рыжий все время что-то нашептывал Красавчику на ухо, кому-то, видимо, угрожал, зло размахивая маленьким кулачком. Тот кивал в знак согласия головой, и было заметно, что он пьянее других, а может быть, чуточку куражился. Потом оба стали грызть семечки и сплевывать шелуху на пол, на скамейки, где сидели люди.

— Вы что, в хлеву? — сердито произнес мужчина, но парни не удостоили его даже взглядом и теперь продолжали плевать, будто ради забавы. Две женщины, а за ними и мужчина перешли на другое место. Только Вересова оставалась на своем месте и с укоризной смотрела на парней. Те заметили ее взгляд и, словно сговорившись, стали плевать