новые способы показать ему, на что она готова пойти ради их любви, как она будет защищать его любой ценой. Но, возможно, это незрелое решение. Ребекка так не поступила бы, и Тее приятно думать, что она справилась сама, решила самостоятельно проблему с глупой запиской и шантажом.

И все же, возвращаясь домой через старый город, Тея думает, что есть куда более веские причины не рассказывать о записке. Она не хочет отпугнуть Вальтера. После бурной реакции на известие о собственной миниатюре, после его страха, что их кто‐то увидит, как он отреагирует на записку, где Тею называют шлюхой и грозят раскрыть всему миру секрет их любви? Возможно, Вальтер захочет на время прекратить их встречи. Возможно, даже скажет, что помолвка – плохая идея. И Тея этого не вынесет. Лучше ему ничего не знать, и пусть их приятное совместное времяпрепровождение продолжится. Чтобы все сохранилось как есть – и они оставались бы в безопасности.

XVI

Дом Якоба ван Лооса на Принсенграхт – настоящая страна чудес.

Нелла чувствует себя так, словно ей снова восемнадцать и она впервые приезжает в город, в дом Йохана. Дом Якоба сначала как будто бы бьет ее под дых и лишь потом обволакивает своей красотой и спокойствием. Звуки канала стихают, когда Нелла погружается в его симметрию и вкус, его бархат и янтарные завитки. И тут ее пронзает мысль, как долго уже их семья висит на волоске, изображая достаток. На самом деле они не более, чем неуютное сборище душ, балансирующих на грани катастрофы.

Нелла старается не глазеть по сторонам, но на каждой стене висят прекрасные картины. Натюрморты с оловянными кувшинами и тончайшим выдувным стеклом, с лимонными корками, так похожими на настоящие. Буколические пейзажи, сцены охоты и кораблекрушений. К счастью, это не тот Бакхейзен, которого Нелла так недавно продала. Было бы слишком жестоко узнать, что де Вриз – скупщик ван Лооса и что любимая вещь Марин теперь должна украшать его стену.

На каждой поверхности красуются делфтские вазы и немецкий хрусталь, комнаты наполняет аромат горящего янтарного ладана. Красивые приставные столики на тонких прямых ножках, инкрустированные деревянной мозаикой и перламутром. Повсюду мраморная плитка, черная как смоль, белая и с серыми прожилками. Огромный новый турецкий ковер в горчичных и ржаво-красных оттенках – самый большой из всех, что Нелла когда‐либо видела, – покрывает бо́льшую часть прихожей. Ковер заглушает ее шаги, вытканный на нем узор – абстрактное замысловатое совершенство. Через арку гости могут заглянуть в соседнюю комнату с высокими потолками, бледно-зелеными стенами, элегантными стульями и низким столиком на изогнутых ножках. В углу стоит клавесин, заваленный нотами.

Подумать только, Тея может стать хозяйкой всего этого.

Гости – Отто Брандт, его дочь Тея и Петронелла – с благодарностью приняли приглашение на воскресный ужин. Нелла рада, что Отто здесь, но держит себя с ним настороженно. После ссоры они вежливо общались ради Теи. Нелла больше ничего не слышала ни о Каспаре Витсене и его ананасах, ни о грандиозных планах по захвату ее старого дома. Но молчание Отто ее все‐таки беспокоит. Он принял какое‐то решение. И несмотря на сегодняшний визит, по-прежнему убежден, что Якоб не получит руки его дочери. «Один ужин, – еще в январе поставил условие Отто. – И если Тее не понравится этот ван Лоос, нам тоже никогда не придется с ним видеться».

Якоб ван Лоос в глазах Отто – своего рода Клара Саррагон: опасный и неприятный, но сшитый из того же дорогого материала. Сейчас, в середине февраля, Отто согласился прийти к нему в дом. Согласился еще на один ужин. Нелле это кажется подозрительным. Возможно ли, что он поступает так из желания внушить ей ложное чувство безопасности? Не верится, чтобы он сдался.

Второе, что вызывает у Неллы подозрения, – настроение Теи. В последнюю неделю она стала какой‐то мрачной. Нелла не раз заставала племянницу у окна, наблюдающей за улицей. «Тея, у тебя все хорошо?» – спрашивает Нелла, но вопрос остается без ответа. Значит, она все еще противится Якобу. Или, возможно, знает о разногласиях между отцом и тетей. «Мне не следовало говорить ей про Каспара и ананасы, – думает Нелла. – Не надо было так резко отвечать, когда она спросила про озеро. Не надо было ничего ей рассказывать про мою жизнь в Ассенделфте».

Вот что происходит, когда начинаешь рассказывать свою историю. Ты становишься неудобным – для себя и для окружающих. Они думают, что теперь у них есть представление о тебе. Но это не так. Возможно, Марин была права, держа все свои карты при себе.

Холодная погода тоже не помогает. Лед на канале растаял, это правда, но тепло еще не пришло и на рынках торгуют все тем же. Такое чувство, что все чего‐то ждут, но никто точно не знает чего.

Нелла уверена, Якобу ван Лоосу все это неизвестно. Семья Теи – непревзойденные мастера по части скрытности. Они сидят рядом с хозяином в бледно-зеленой гостиной и улыбаются. Нелла молчит, подавленная и богатством дома, и своими воспоминаниями. На хозяине дома сюртук глубокого черного цвета, отлично подогнанный портным, чтобы скрыть узкие плечи. На ногах – пара изысканных кожаных туфель того же оттенка, длинные заостренные носы увенчаны белыми сатиновыми бантами. Нелла неотрывно смотрит на них, пока экономка Якоба, миссис Лютгерс, невысокая, тонкокостная и бледная женщина за шестьдесят, не прерывает ее размышления.

– Чаю, сеньор? – спрашивает миссис Лютгерс. – Перед трапезой?

Якоб делает жест рукой:

– Не желают ли дорогие гости чаю?

Тея молчит.

– Благодарю, мне не нужно, – отзывается Отто.

– Благодарю, не откажусь, – говорит Нелла, и миссис Лютгерс выходит, даже не обернувшись.

«Что ж, побудем здесь немного. Пусть Якоб еще раз полюбуется красотой и изяществом Теи». Они сидят в одной из самых дивных комнат, какие Нелла когда‐либо видела, и в сером послеполуденном свете, проникающем через окна, Тея выглядит идеально. В обстановке, как и в наряде Теи, не слишком много золота и жемчуга. Не слишком много блеска, чтобы успокоить голландскую нелюбовь к помпезности, но достаточно, чтобы радовать глаз, когда обводишь взглядом комнату – от уголка изящного деревянного шкафа до красивой картинной рамы, от тихо тикающих часов на каминной полке до пухлой расшитой подушки, упирающейся Нелле в позвоночник. Даже воздух кажется перламутровым, разреженным.

Якоб смотрит на Неллу с удивлением:

– Вы не ожидали такого.

– Что вы имеете в виду, сеньор?

– Вам нравится эта комната.

– Разве она может не понравиться? – улыбается в ответ Нелла.

– Люди считают, у меня нет вкуса. –