Глава девятая

Первое, что я заметила, вернувшись к супругам П., – как сильно у них воняет капустой. Теперь я уже не могла вспомнить, было ли так раньше. Может, я просто привыкла к этой вони и перестала ее чувствовать – так, когда купаешься, сначала холодно, а потом нет. Тело и вода становятся одной температуры. Может, я и сама капустой попахивала.

Окна были темными, но под дверью виднелась полоска света и бормотал телевизор. Я постучала и вошла.

– Прошу прощения за беспокойство, – сказала я. – Я просто хотела сказать, что вернулась.

Пришлось протиснуться мимо елки, чтобы их увидеть. Они поставили ее у самого входа, перед диваном: дверь задевала ее всякий раз, когда открывалась, и шарики позвякивали. Елка была огромная и вся завешанная украшениями: красная, синяя, розовая, желтая, золотая мишура, всевозможные гирлянды, море гномов.

– Я – это которая из вас, хе-е? – спросила миссис П., не оборачиваясь.

Они с мистером П. сидели на диване и смотрели «Дневник Бриджит Джонс». Как раз дошли до финальной сцены, где идет снег и героиня бежит по улице в одних трусах. Мистер П. подался вперед и нажал на паузу, но глаз от экрана они так и не оторвали.

– Анна, – ответила я. – Прошу прощения, я хотела уточнить, вы получили мое сообщение? Я писала вам, что мы съедем первого числа. Хорошо?

Мистер П. запустил руку в вазу с шоколадными конфетами, стоявшую на столе. Себе взял розовую, а миссис П. протянул синюю. Она развернула конфету и уселась поровнее, прежде чем положить ее себе в рот.

– Новые девушки заедут третьего, – сказала она. – Так что вы уж все пожитки-то свои вывезите, да смотрите, не забудьте ничего. Первого, хе-е? Времени у нас и так в обрез!

Мистер П. нажал кнопку на пульте, и я двинулась наверх. Мой путь под крышу пролегал через кромешную тьму, и, хотя уезжала я вроде бы ненадолго, в комнате стоял холодный нежилой дух – словно она тоже все понимала. Я вывалила на пол содержимое рюкзака, с которым ездила к родителям, открыла шкаф, выдвинула все ящики комода и принялась бросать вещи на кровать. Платья, в которых я ходила к нему на свидания. Вот про это он сказал, что оно ему нравится. Я вышла на площадку в поисках кота. Мне хотелось поплакать, уткнувшись в него, но он вырвался и убежал. Он меня не очень-то любил.

На следующий день вернулась Лори. Было уже тридцать первое число, и мы собирались встречать Новый год у какого-то приятеля Лори, которого, как она уверяла, я где-то видела, хотя совершенно этого не помнила.

Она сидела на моей кровати, пила вино из кружки и моими щипчиками выщипывала волоски вокруг сосков.

– По-моему, зря ты так стараешься, – сказала я. – Все равно у тебя волосы светлые. Вряд ли мужчины обращают на такое внимание.

– Мне плевать, на что они там обращают внимание, – отрезала Лори. – Они вообще ничего в упор не видят. Да и потом, мои соски уже которую неделю видишь только ты.

– Хм, спасибо, – отозвалась я. – Я польщена.

– Хахаль-то твой как, звонит? – поинтересовалась она.

– Да как же.

– Вот удивительно. Надеюсь, ты не собираешься сегодня меня бросить и побежать к нему на свидание?

– Ни сегодня. Ни потом. Сколько раз повторять?

– Легко говорить, пока он не нарисовался. Его ведь даже в Лондоне нет, так? Или ты и этого не знаешь? Ну правильно, зачем тебе об этом сообщать.

– Ты себя так ведешь, потому что есть какой-то повод? – поинтересовалась я. – Или просто соскучилась?

Я была уже одета и красилась перед зеркалом. Лори упорно твердила, что тоже готова, хотя на ней были только лифчик и пижамные штаны в горошек.

– Короче, приехала я домой, – стала рассказывать она. – Конфет шоколадных купила. Здоровую коробку. Ну просто чтоб не с пустыми руками. Конфеты как конфеты. Но когда я их достала, мама скорчила рожу и такая: а это откуда? А когда я сказала, что купила их нам, она ничего не ответила, молча хвать коробку и давай смотреть состав, а потом говорит: «Куча добавок, сама посмотри. Сколько они в магазине на полке лежали, ты подумала?» А потом еще: «Знаешь, детка, мы уже купили конфеты, так что это очень мило с твоей стороны, но ума не приложу, куда нам их девать». Сестрица моя их есть не стала, потому что теперь у нее якобы аллергия на лактозу. И детям ее они не достались, потому что сахар им не дают даже на Рождество. И каждый раз, когда кто-нибудь приходил в гости, мама доставала эту коробку и клала на стол, рядом со своими домашними трюфелями и гостинцами из корзинки, которую моя сестра купила в магазине «Фортнам и Мейсон», и говорила: «А вот это нам Лори привезла» – с такой натужной улыбкой, как будто я только что дерьмово сыграла на флейте и она надеется, что у окружающих хватит такта не обижать меня, и все говорили: «О, как мило» – и даже не притрагивались к ним. Я одна слопала всю коробку. Буржуи хреновы!

Лори старательно делала вид, что она не из богатых. Но выговор ее выдавал, как бы она ни пыталась глотать окончания. Наконец она оторвала пятую точку от кровати и стала влезать в платье.

– Так ты поэтому в плохом настроении? – осведомилась я. – Из-за конфет?

– Ну дурочку-то не валяй, – сказала она. – Ах да, еще когда мама подвозила меня до вокзала, она обрадовала меня известием, что они поговорили с отцом и готовы оплатить мне заморозку яйцеклеток, если я так никого и не встречу. Мол, пусть это будет подарок на Рождество. Я начала было рассуждать об изменении климата и перенаселении, но она заявила, что я все это говорю, просто чтобы позлить ее, мол, трудно иметь дело с человеком, который слышит только себя, и неудивительно, что у меня даже парня нет. В следующий раз, когда соберусь домой, напомни мне, что я поклялась больше к ним не ездить. Пожалуйста. Христом богом прошу. Просто скажи: не надо.

Иногда мне казалось, что Лори сочиняет все эти истории от начала до конца. Я однажды видела ее маму. Она приезжала в Лондон и водила нас обеих на обед. Произвела вполне приятное впечатление.

Лори плеснула еще вина в кружку, и мы выпили, оставив на ободке разноцветные пятна помады. Из дома она