Шрифт:
Закладка:
– Как ночь провела? – поинтересовалась она.
– Хорошо.
– Слышала, ты Гаса отшила.
– А ты откуда знаешь? Да и потом, не так все было! Отшила? Ерунда какая-то!
– Ну, мне так передали, – сказала она. – Парень-то он ничего. Могу дать тебе его номер. Выпьете, расслабитесь, тебе полезно. Клин клином вышибают.
– Может быть, – ответила я. Я знала, что она искренне хочет помочь, но мне ненавистен был тот врачебно-бесстрастный тон, которым люди говорят про «клин клином», словно это проблема чисто анатомическая. Переспишь с другим человеком – быстрая, рутинная процедура, без побочных эффектов, – и пойдешь на поправку.
Мне не хотелось слушать ее увещевания, и я попыталась перевести разговор на другую тему.
– Ладно, черт с ним, а кто такой Джек? – поинтересовалась я.
– Однажды наступает момент, – отозвалась она, – когда хочется, чтобы секс не сводился к соревнованию, кому больше пофиг. Если тебе удается убедить партнера в своем безразличии, считай, ты выиграла. Так вот, мне кажется, у меня этот момент настал. Хватит с меня. Скучно. Надоело. Устала. Доживешь до моих лет – увидишь.
– Не настолько уж ты меня старше!
– Увидишь-увидишь, – повторила она.
– А как ты установила, что Джеку – его же Джек зовут, да? – пофиг?
– Очень просто: он помолвлен с другой. Ее зовут Джесс.
– Ох. А где же она была прошлой ночью?
– Тебя именно это больше всего интересует?
– Ну да. Просто хочется понять, как это работает – ну, с точки зрения логистики.
Лори бросила на меня презрительный взгляд. Ресницы и брови у нее были тусклые, почти белые, вокруг зрачков – розоватый ободок. Она вдруг показалась мне беззащитной, как новорожденный мышонок.
– Она в Южной Африке, кажется. С семьей. Она оттуда родом.
– Ясненько.
– Боже, какой же стыд, – сказала она. – Какой стыд! Я сама себе противна.
– Ему, наверное, еще противнее.
– Ну спасибо! Мило с твоей стороны.
– Я имею в виду, что он противен сам себе. А не что ты ему противна.
– Угу.
Мы полежали некоторое время молча.
– Надо все-таки отсюда убираться, – наконец сказала Лори. – Пока нас не вышвырнули.
– Для начала можешь мне кое в чем помочь?
Я показала ей, куда уронила браслет. Через тридцать минут с помощью тоненькой вешалки для одежды и жвачки мы его извлекли. Я надела его на запястье.
– Какой хорошенький, – сказала она. – Не помню, чтоб я его на тебе видела.
– Не знаю. Может, и не видела.
* * *
Я пришла к Максу ранним вечером, около шести, но казалось, что времени гораздо больше. Мне в тот день еще предстояло петь в отеле, поэтому я не могла остаться надолго. Полдня я провалялась в постели с простудой, а когда встала, уже стемнело. Я попыталась замаскировать тональником сухую кожу вокруг носа, но стало только хуже – будто краска, слезающая с шершавой стены.
Открыв дверь, Макс затащил меня внутрь и поцеловал.
– Черт, да ты вся ледяная! – воскликнул он.
Я приложила тыльные стороны ладоней к его щекам.
– Ах ты! – Он схватил меня за запястья и завел руки мне за спину.
– Ай! – воскликнула я. – Я болею. Ты должен обо мне заботиться.
– Это мы еще посмотрим, – сказал он.
Но он действительно стал заботиться. Набрал мне ванну и, пока я в ней лежала, сидел на крышке унитаза и разговаривал со мной. Нашей последней встречи он ни словом не коснулся, и, когда я сказала:
– Как-то все нелепо тогда получилось, да?
– Бывает, давай не будем об этом, – только и ответил он.
– Ладно, – сказала я, потому что мне и самой не очень-то хотелось все это ворошить.
Казалось, наша ссора осталась далеко в прошлом и уже утратила актуальность – так иногда смотришь на фотографию и не можешь вспомнить, где и когда она сделана.
Свет был приглушенным. Водная рябь отражалась на потолке. Я чувствовала спокойствие и умиротворение, словно оказалась в саду за высокими стенами, куда никто не может заглянуть. Браслет я не снимала, и он болтался на моей руке, свисавшей через край ванны. Он потянулся и погладил внутреннюю часть моего запястья.
– Красиво, – сказал он.
– Откуда ты мне звонил? – спросила я.
– Когда?
– В новогоднюю ночь.
– А, это. Отмечал с компанией друзей. Мы сняли дом за городом. Каждый год так делаем.
– Звучит неплохо, – сказала я. – А что за друзья?
– Ты их не знаешь.
– Я имею в виду, откуда ты их знаешь?
– А, понял. По Оксфорду. Мы учились вместе.
Мне трудно было представить его в столь повседневном контексте. Вообразить его друзей. Отчасти это мне в нем даже нравилось – во всяком случае, это делало его интереснее. Нет ничего тоскливее, чем наблюдать людей в их обычной жизни – унылость быта, шаблонность взаимодействия с окружающими. Они становятся как все. А он как все не был.
В постели он гладил мой живот, шею, внутреннюю сторону бедер. Его руки были словно ластик, стиравший с моей кожи все лишнее, и скоро в голове у меня стало темно, а в теле пусто – озарялись только те места, к которым он прикасался.
А потом огни города сверкали за окном, словно миллионы глаз, а мы молчали. Макс никогда не задергивал занавесок. Никто нас на такой высоте не увидит, говорил он, а если и увидит, то какая разница. Макс встал и взял со стола ноутбук, вернулся с ним в постель. Мне нравилось смотреть, как он работает, это было завораживающее зрелище: сидит человек, делает что-то важное, прибыльное, и все оно умещается на небольшом экране.
– Надо пару писем написать, – сказал он. – Это много времени не займет. Иди пока выпей.
– Да ладно, мне все равно пора.
– Куда это?
– Я же тебе вроде бы говорила. По телефону. Я сегодня работаю. Начинаю в девять.
– А, точно. А это обязательно?
– Что обязательно? Начинать в девять?
– Да нет. Идти туда. Идти туда обязательно?
– Ну как бы да.
Макс нахмурился, глядя на экран, потом обернулся и посмотрел на меня.
– Но ты же простужена, – сказал он.
– Слушай, ну что за вопросы – обязательно, не обязательно? Ты же знаешь, что выбора у меня нет. Я тебе не раз объясняла.
– Но разве петь во время болезни не опасно? – спросил он. – Не говоря уж о том, что от джаза вообще один вред.
– Какие-то пуританские взгляды.
– Ну ты же поняла. Я имею в виду вред
