Когда-то я говорила ему, что Анджела ругает меня за джаз, считает, что мне с этим делом надо завязывать. Надо же, запомнил.

– Дело твое, конечно. Но ведь они наверняка могут найти кого-то на замену, если ты болеешь? Разве оно того стоит?

– Могут, наверное, – отозвалась я, представив себе все это: вот я сейчас выйду во тьму, потащусь куда-то, начну распеваться в туалете – больше негде, – и посетители, зашедшие пописать, будут хмуро поглядывать на меня, и весь вечер под мое пение будет гомонить офисный планктон, а потом – ночью домой на метро.

– Разве твоя настоящая карьера не должна стоять на первом месте? – продолжал он.

– Ну да, но деньги-то мне нужно как-то зарабатывать.

– Сколько ты получишь?

Я назвала сумму.

– Да это же почти ничего! Анна, правда, оно того не стоит. Я дам тебе эти деньги.

Он пошарил на полу, нащупал свои брюки и достал бумажник. Отсчитал несколько банкнот и положил их мне на живот. Я смотрела, как они поднимаются и опускаются в такт моим вдохам и выдохам.

Я услышала собственный голос, ясно отчеканивший: нет, не надо, – и была уверена, что произнесла это вслух, но увидела, как моя рука потянулась к банкнотам и схватила их, увидела, как я встаю, беру свою сумочку и запихиваю в нее деньги, – и поняла, что не сказала ни слова.

– Я не допущу, чтобы ты напрягалась за гроши, – сказал он. – Дай голосу отдых. Ведь тебе именно это и нужно? Даже говорить не обязательно. Если честно, – добавил он, захлопнул ноутбук, навис надо мной и укусил за сосок, – молча даже лучше.

Часть 2

Глава десятая

Половину января Макс пробыл в Нью-Йорке. И вот только что вернулся. Я хотела провести вечер у него дома, но он был против.

– Надоело сидеть взаперти, – заявил он.

Он стоял, прижав ладони к окну и упершись лбом в костяшки пальцев, и смотрел на улицу. Стояла странная тишина. Дождя не было слышно – капли беззвучно разбивались о стекло, и здания напротив расплывались, словно наполовину стертые карандашные наброски. Февраль на пороге, и вот уже несколько недель погода отвратительная. Я сидела на барной стойке и вращала стопами, слушая, как хрустят лодыжки.

– Я заказал нам столик, – сказал он.

– Сидеть взаперти? Ты же только что из командировки.

Макс допил, разгрыз кусочек льда и поставил пустой бокал в раковину. Подошел и встал между моих ног, обхватив мои бедра ладонями. Вид у него был усталый, под глазами синяки.

– Номер в отеле у меня был точно такой же, как эта квартира, – сказал он. – Только вид другой. Вот и вся разница.

– Поездка не задалась?

– Да не очень.

– Ну а вечера?

– А вечеров там не было, – ответил он.

Я не очень поняла эту фразу, но расспрашивать не стала. Обвила ногами его торс. Мне нравилось всякий раз узнавать его заново. В его отсутствие мне было трудно восстановить в памяти его облик, зато потом, когда он возвращался, я с замиранием сердца находила в его лице все, что знала раньше. Я пятками подтянула Макса к себе и поцеловала, стараясь не думать о том, встречался ли он в Нью-Йорке с женой и смогу ли я это понять по вкусу его губ. Я поклялась себе не задавать вопросов. На вкус он был таким же, как раньше.

– У меня осталось платье, которое ты однажды надевала, – сказал он. – Сейчас найду.

Утром у нас было занятие по сценическому движению. На мне были старые легинсы и одна из его рубашек.

Он налил себе еще и достал платье. Уселся на кровать и стал смотреть, как я переодеваюсь.

– Как там у тебя дома? – поинтересовался он. – Все эти девицы по-прежнему сводят тебя с ума?

– Да ничего, более или менее. Конечно, жить в одной комнате с Лори – то еще удовольствие. Пока тебя не было, я несколько ночей вообще на диване спала. У нее завелся очередной ухажер.

– Опять? Она их как перчатки меняет, что ли?

– Она считает, что у настоящей феминистки должна быть толпа мужчин, – ответила я. – Хотя ей от этого совсем не весело.

Макс засмеялся, и я почувствовала себя предательницей.

– Ну, надеюсь, она хотя бы простыни меняет, – сказал он.

– Не всегда. Зато пользуется презервативами. Она противница таблеток.

– Какая гадость, Анна!

– Презервативы?

– Что? Нет! Что она простыни не меняет.

– Ну, это я так думаю, – сказала я. – Просто стиральная машина все время забита чужими шмотками, и снаружи простыни развешивать негде, поэтому они сохнут по нескольку дней. Ну а я сплю в пижаме.

– Господи, какое счастье, что я уже взрослый.

– Да иди ты к черту!

Я набросила ему на голову только что снятую рубашку. Макс поймал меня ею, как лассо, усадил к себе на колени, поцеловал в лопатку и застегнул молнию на платье.

– Какая-то ты чересчур веселая, – сказал он.

– Ты так говоришь, как будто в чем-то меня подозреваешь.

Он засмеялся:

– Конечно, подозреваю! Терпеть не могу, когда ты радуешься.

Потом он сказал: «Все, нам пора», – но сказал словно бы не всерьез и заскользил губами по моей шее, и мне вдруг очень захотелось, чтобы он был мной доволен.

– У меня, кстати, новости, – сказала я. – Слышишь, Макс? По дороге к тебе я зашла в отель. Получила расчет.

Он перестал меня целовать, и я, обернувшись, посмотрела на него. У меня было чувство, будто я вручила ему подарок, который тщательно обдумывала и долго выбирала, но какая-то едва уловимая тень пробежала по его лицу, и, хотя он улыбнулся, я поняла: он совсем не рад.

– Ого, – сказал он. – Неужели?

Я ждала, что он скажет: вот и замечательно – или что-то в этом роде, но он молчал, а потом сказал:

– Не понимаю. Почему?

– Ну, ты был прав, – сказала я. – Я действительно трачу время впустую. Теперь я свободна. Не буду больше торчать по ночам в кабаке и терпеть приставания всяких придурков.

Он приподнял бровь.

– Без обид, – сказала я. – Ты же понимаешь, о чем я. Пора сосредоточиться на пении. На настоящем пении. И времени свободного у меня будет больше. Ты жалуешься, что я вечно занята, – отважилась добавить я. – Ну так вот, теперь у нас будет больше времени, чтобы видеться.

– Что ж, это хорошо, – сказал он.

Я встала – и тут же поняла, что вставать было незачем.

– Думаешь, не стоило увольняться? – проговорила я. – Но ведь ты все время твердил, что нечего мне там