МАНИ

— Доброе утро, — хмуро стащили с постели манипуляторы капсулы теплого негодующего человека — меня, — Твоя Грязь, она которая от светила, третья?

Не сразу поняв, что речь идет о Терре, я сначала зарычал, но в визоре всю полусферу занял диск ночной стороны планеты, где мерцали огоньки. Этот мир явно был заражен жизнью.

— В любом случае делаем привал, — прошептал я. Откашлялся, прогоняя комок в горле, прибавил громкости:

— Предъявите звездное небо. Пожалуйста.

Капсула молча развернулась, а я вздохнул. Это не могло быть земным небом. Слишком много звезд. Густая каша какая-то. Я вздохнул и тут же увидел тающую надпись на терминале: «TERRIS?» На месте нее медленно, нерешительно высветилось: «INCOGNITA».

— Что, твоя версия названия?

— Твоя безграмотность. «Неизвестная», так оно читается, а постоянное название появится, когда я допрошу аборигена, — капсула сунула в руки кофе и резко пошла вниз.

— Куда мы едем? — с интересом оглядывая растущий на глазах мир, спросил я, — Где причалим?

Капсула немедленно отозвалась:

— Да уж не в самом худшем уголке этого варварского угла. Тебе это явно понравится. Дикари-с! Тут даже радио нет.

— Хотел бы я, чтоб культурность определялась так запросто.

— Хм, это что, самокритика?

— Но выбирать место будем вдвоем.

На визоре высветилось: «Защита», «высота 9.000.000 метров» и прочее в том же духе. Почти сразу же появилось и то, что я ждал с большим, чем сообщение о высоте полета, нетерпением: «Биология — совместимая».

Коротенькая строчка означала, что местные яблоки годятся в пищу и что вообще планета попалась исключительная.

На планету медленно наползал плюсовой терминатор. А попросту — наступало утро. Капсула скользила над еще спящими поселениями на юг. Я завтракал. Утренний прием пищи происходил в лучших традициях англиканских квакеров, то есть на меня ханжеским голосом изливали гной с желчью ведрами, и я глотал еду пополам с упреками, жалобами и укорами. Я желал бы жесткий бифштекс с кровью и хрустящей жареной картошечкой, но отсутствие нижней челюсти диктовало суп-пюре. Докончив о ним, с приятным оживлением обнаружил зависшую невдалеке добрую рюмку «Курвуазье» и ломтики лимона в блюдечке, чем занялся под несмолкаемое брюзжание:

— Послал боженька капитана! Андрей, ты же алкоголик!

— Посмотри на мое личико. Что еще с ним можно делать?

— В человеке любят душу, — отрезала капсула.

— Максималистка. Сказанула же такое! — фыркнул я…

А в визоре расстилалась степь, похожая, как близнец, на курскую равнину, знавшую Чингисхана, Суворова, Наполеона и маршала Жукова. Я почувствовал себя моряком с разбитого судна, которого волны случайно принесли домой. То есть почти домой. В дискуссии о приличном мне порционе спиртного время летело незаметно. Если мне чего и недоставало, так это тапочек с отверстиями под когти, которые на моих ногах, с сожалению, не убирались в подушечки.

«Курвуазье» как-то незаметно закончился, и я благодушно глядел в визор, рассеянно перекатывая языком во рту последнюю лимонную дольку. Устав препираться относительно добавки спиртного, я не рискнул поднимать тему о выходе наружу. Неожиданно капсула снизошла самостоятельно. Она озабоченно заявила:

— Ладно, можешь погулять, если уж невтерпеж. Ты еще не насосался?

На этот выпад я не стал отвечать.

— Так ты идешь?

— Иду.

— На двух или на четырех?

— Не твое дело, машина! — все же не выдержал я. Пейзаж сменился. Я стоял на равнине, в спину донеслось:

— В любом случае, отправляю проветриться.

Ноги устойчив упирались в твердь, легкий ветерок тронул шерсть на голове, на шее, коснулся лица. На кожу лег мягкий свет, а воздух степи после озонированного состава дыхательной смеси юниверскафа показался густо настоянным на запахах земли, воды и живого, складываясь в одуряюще приятный пряный букет. Это показалось так же замечательно, как, бывало, запах сена, когда после долгой ходьбы по подмосковным полям я бросал в стог свое усталое тело. Тень Валькирии, только что накрывавшая меня, исчезла, словно бы ее, тень, выключили.

— Ты где? — поинтересовался я на всякий случай.

— Не нервничай. Я ушла в невидимость, но я здесь, — отозвалась капсула, — И потом, мне гораздо удобнее обеспечивать твою безопасность с высоты в три тысячи, чем с пяти метров.

Три километра, зная, что Валькирия держит наготове отраженный луч — это что стоять в дверях дома, открыв дверь и выглядывать наружу, но все же на миг я ощутил неуверенность. Чтобы не дать повод капсуле потренироваться в сварливости, я покладисто заявил, не поднимая головы:

— Чудесно! Все просто замечательно.

— Еще бы не прекрасно было после бочки ликеров, которую ты сегодня вылакал! — донесся голос корабля.

Я предпочел не отвечать, вдохнул полной грудью ароматный воздух и тронулся вперед. Телу хотелось двигаться.

Естественно, капсула незримо сопровождала меня, держа наготове все свое оснащение. Пейзаж медленно уплывал за спину, Валькирия на удивление не произнесла больше ни слова, так что у меня «на душе воробышки зачирикали», как говорил пьяненький дворник дядя Федя. Сидя на своем излюбленном крыльце и покуривая папиросу. Я вспомнил его и улыбнулся. Дальше мысли из головы улетучились, наверное, чтобы не портить удовольствия. Я отмерил ногами несколько километров, прежде чем, насмотрелся, надышался и захотел домой.

— Валькирия, возьми меня назад, — попросил я, оказался в капсуле под ее ворчание:

— Уже просто Валькирия?! А завтра будет просто «эй»?!

Ругаться совершенно не хотелось — наверное, я уже выпустил весь свой дневной лимит пара.

— Ни в коем разе, Валькирия Нимфодоровна, — плеснул я кружку воды в разгорающиеся страсти. Капсула хмыкнула и уже почти нежно пробурчала:

— Прочистила бы твою задницу от тараканов, да есть вещи поинтереснее. О, вот, хотя бы! Посмотри на экран, где как раз присутствует Очень Одинокий Абориген. Будем брать?

Я скосил глаза, так как полулежал в локальной зоне уменьшенной тяжести несколько под углом к визору. На круге экрана имелась по-российски скверная, пыльная проселочная дорога. Вдали по этой дороге тащилась маленькая палочка пешехода. Валькирия мгновенно переместилась на четыре тысячи с чем-то метров и зависла над туземцем на высоте трехэтажного дома. Я взглянул на вид сверху — и поморщился:

— Давай поищем другую кандидатуру. Ты сама взгляни на его лохмотья неизвестного цвета! Это ж бич, заурядный побродяжка. Небось, он хворями нафарширован, как… Как не знаю, кто!

— Что бич, это как раз и хорошо, — возразила капсула, — Мы можем его на мелкие винтики разобрать, коли надо будет. Все равно его искать не будут.

— Что искать не будут — это верно, — пожал плечами я, капсула расценила это как согласие и путник оказался в трех метрах от меня, на всякий случай охваченный зеленоватым свечением парализующего пси — поля. Я посмотрел в лицо прохожего.

Точнее — прохожей.