чего. Неплохо бы в дальнейшем подобрать себе команду достаточно головастых ребятишек. Как говаривали в старину немцы: «Скопом и помирать не страшно». Только помереть и так от меня никуда не убежит.

От мысли о возможном неудачном финале путешествия я впал в меланхолию и срочно заказал синтезатору подкрепляющее. Вскоре я снова был весел и разговаривал вслух:

— Ничо, я еще им таки кровушку попорчу, — высказал я вслух свои убеждения, пока ждал, чтобы остыла от адского жара комбайна «голова» капсулы. По такому торжественному поводу я был на удивление трезв и скучен, лежал себе и тосковал по музыке, по книжке, и согласился бы читать даже ненавистного Достоевского. Возненавидел его я в «родной советской» школе. Визор демонстрировал середину последнего на моем пути Времени драконов, инфо по периметру чаши свидетельствовала о нормальной работе систем капсулы, в недрах комбайна остывал операционно-личностной блок будущей личности моего аппарата, а я снова бездельничал. Похоже, что отдых в этом периоде моей жизни занимал большую часть времени. Периодически косясь на уменьшающиеся цифры температур в разных частях блока, попивая кофе с крохотной добавкой коньяку, я рассуждал вслух, обращаясь к воображаемым слушателям:

— Оно должно быть продувной бестией, каких свет еще не видел, сущим дьяволом! — я хмыкнул и уточнил, — Но, в то же время, вторым после меня. Так. Проблема имеет два решения: либо самому стать тем же, но в степени эн, либо же сексуализировать отношения, то есть задать разуму женский пол. Другие варианты я не рассматриваю, господа! В отношении первого, меняться в сжатые сроки не хочется, тело и так чужое, а голова полна геологических пластов ксеноинфо, каковые, милостивые господа, уже совсем похоронили мою старую терранскую жизнь!

Тут я вздохнул и налил в чашечку, где как раз кончился кофе, вишневого ликеру. Хмыкнул, пожал плечами:

— Не то чтобы она так уж вызывала ночные сопли, и все же не хочется совсем порвать с прошлым. Пусть и не самое оно у меня лучезарное, господа, но это тоже я…

Пока я так благодушествовал, болтая сам с собой, блок остыл до пары сотен по Цельсию, то есть пришел в рабочий интервал температур. С чмокающим звуком к центрам восприятия присоединились рецепторные протоки, и я понял — все готово к программированию Основной Схемы Реакций.

— Главное, что я сам уже почти готов, — заметил я своим воображаемым слушателям, недрогнувшей рукой выплескивая в кофе остатки ликера, — Вот только допью — и приступаю.

Программировать я начал трезвым. Честное слово!

Правда, поскольку это дело трудное, периодически пришлось подкреплять собственную решимость горячительным, так что дозу я не рассчитал, и вскоре пришел в весьма беззаботное настроение. Когда дело подошло к созданию основных алгоритмов Основной Схемы Реакций, я уже распевал одну из воинственных песен собственного сочинения, а как запускал программы на тестирование — уж и вовсе не помню, ведь программирование заняло достаточно много времени — юниверскаф уже вынырнул в приграничную Вселенную, а я все возился…

Кажется, тогда я как раз пел, как все, лишенные музыкального слуха, с огромным удовольствием, хоть и без мелодии…

…В сон вторгся неприятный голос:

— Проснись, бездельник!

От неожиданности я сел и открыл глаза. В капсуле, естественно, никого, не считая меня.

— Кто это сказал, уж не ты ли? — идиотски вытаращился я на ящик комбайна. Голос сбивал с толку. Он точь в точь дублировал вокал соседки по лестничной площадке по фамилии Кошелева. Соседка была громогласная, толстая, склочная дура. От нее весь подъезд плакал пять пет совместного проживания. На воспоминания времени не дали:

— Кто ж еще? Надеюсь, что ты не успел окрестить меня каким-нибудь идиотским прозвищем?! — это было изречено утверждающе. Блок вопросительно засопел. Я неловко поднялся, извлек из синтезатора чашечку кофе, выпил и только потом сказал, что точно, не успел.

— Мое имя, — сообщил блок, — Валькирия Нимфодоровна Энтих, и никак иначе! Лучше всего, если безо всяких там «Валь», а просто по имени-отчеству. Да! А как тебя зовут?

— Яестьхочу, — прорычал я сквозь прекрасные двухдюймовые клыки, — Пожрать сготовь. А зовут меня Андреем.

От злости я забыл, что интельблок еще не до конца подсоединен к юниверскафу и поэтому управлять синтезатором не может.

— Я не могу, — сказал блок тоном ниже, — Знаю, как это делать, но не могу.

— Прости, сейчас я подключу тебя полностью, — пробормотал я, и тем вызвал поток упреков. Установка не заняла много времени, и это время Валькирия молчала по простой и понятной причине. Зато сразу по подсоединении мои слуховые проходы плотно закупорили жалобы, нотации и обвинения во всевозможных грехах.

Я пребывал в полном отчаянии, проклинал свой авантюризм и все такое прочее, пока ноздри не уловили божественный запах жаркого. Оно, жаркое, немного меня примирило с этой ужасной личностью.

Тем временем Валькирия изволила рассматривать меня, от ее пристального взгляда стало не по себе.

Обнаружа силовые манипуляторы, капсула дождалась конца трапезы и бесцеремонно выдрала из рук тарелку:

— Ты только взгляни на себя как можно было дойти до такого уродского вида?

Пока я растерянно созерцал то, что доступно взгляду на себе, она переменила точку зрения:

— Нет уж, лучше молчи! Но помни, что теперь на борту есть дама, и она требует к Себе Элементарного Уважения! НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ВОЗРАЖАЕШЬ?!!

Я старательно не возражал. Тогда меня усадили, намылили каким-то снадобьем, которое беспокойная машина походя изобрела, постригли и побрили, снабдили шортами из эластичной похожей на тонкую кожу ткани, заставили растопырить пальцы и выпустить когти, подвергли оные полировке после филигранной заточки. Все это промчалось как торнадо, и вид у меня, наверно, был после процедур столь же ошеломленный, как у несчастного, унесенного настоящим торнадо и оставшегося все же невредимым.

Меня покрутили в разные стороны, изрекли «Это уже на что-то похоже», потом потребовали навигационной информации. Чтобы перебросить данные побыстрей, я прибег к испытанному средству Кассама Счастливого — подключился нервной системой к инфотерминалу. Хотя это неприятно, но позволило переписать информацию в Валькирию без ее комментариев и другого нудежа.

Как только я отцепился от терминала, Валькирия, поворчав по инерции еще с минуту, наконец надолго оставила меня в покое, занявшись локацией отраженным лучом местной вселенной, а я облегченно выдохнул, перекусил с самым дрянным напитком из всего моего собрания — морским джином и снова завалился спать, пытаясь забыть про головную боль.

С этого дня прошло немало времени, прежде чем мы с моим кораблем привыкли друг к другу и научились ценить достоинства друг друга и еще больше времени понадобилось, чтобы научиться терпеть недостатки.