не видел раскачивающегося на рангоуте человека и надеялся, что никогда не увижу.

Испытания закончатся, заверил я Аббаса. Через несколько месяцев мы будем в Лондоне, и – эта мысль пришла мне в голову, пока я говорил, – я лично отведу его к другу моего отца, банкиру, на улицу Стрэнд, чтобы обеспечить нам обоим место получше, на следующем судне, которое нас возьмет. Я всегда хотел увидеть Китай и Цейлон, залив Сулу и пролив Бали и т. п. Некоторые корабли, идущие в эти края, больше 1000 тонн, с кроватями и слугами для мичманов, все возможные удобства. Я напомнил ему о своей цели стать капитаном корабля, что не было совсем уж несбыточной мечтой: например, капитан Норткоут – сын канатовяза. Он копил сбережения всю жизнь, упорно трудясь, проницательно инвестируя, а потом вложил все в Пепперкорн. С таким количеством груза на борту инвестиции капитана, несомненно, удвоятся, даже утроятся, когда и если мы благополучно доберемся до дома.

И еще, сказал я, если Бог благословит меня таким маршрутом, я возьму Аббаса своим первым помощником, потому что капитану нужны офицеры, которым он может доверять…

Я спросил, что думает Аббас по этому поводу, но он был во власти собственных дум. Большинство мужчин его происхождения были бы благодарны за предоставленную возможность, но из симпатии к своему другу я оставил его в покое.

* * *

14 ноября 1802 г. Божьей милостью мы обогнули оконечность Африки. Мы следуем тем же маршрутом, что и первый европеец, вошедший в эти воды, – человек, который назвал это место мысом Страданий. Я полагаю, самым большим его страданием было то, что он не достиг Индии. Но его хозяин, король Иоанн II, захотел более вдохновляющего названия – вдохновляющего потенциальных моряков – и переименовал его в мыс Доброй Надежды[46].

Когда наше судно повернуло на север с отклонением на восток, океан вздыбился, подул шквалистый ветер. Капитан Норткоут решил встретить непогоду лоб в лоб и с руками на штурвале, чтобы оторваться от французских фрегатов, идущих по нашему следу. Море билось о борт Пепперкорна, но корабль шел прекрасно, мчался со скоростью 12 узлов: пена на носу, мачты выгнуты.

Сегодня утром мы поставили новые паруса и вернулись на курс. На корабле царит атмосфера радости и облегчения: опасность миновала. Меня беспокоит нога – наверное, я ушибся, наткнувшись на что-то во время шторма, хоть и не помню этого. На внутренней стороне левой лодыжки у меня синяк, похожий на темно-красный отпечаток от большого пальца, вдавившего кожу.

* * *

20 ноября 1802 г. Синяк распространился по ноге, и теперь он не того оттенка, который обычно бывает у синяка. Боль неприятная, но терпимая.

Я показал ногу хирургу, доктору Гудвину, и он при первом же взгляде сжал губы.

– Это не синяк, – сказал он. – Ты пьешь лимонный сок?

Я ответил, что принимаю ежедневную дозу, как и полагалось, с пятой недели пребывания на борту. Доктор Гудвин не успокоился. Он дал мне дозу солодового сусла, которое, по его словам, помогло капитану Куку.

– Но Кук умер, – сказал я.

– Не от болезни, – резко ответил доктор Гудвин, как будто я был дураком и не помнил о кровожадных дикарях Ойвахи.

Это мы так ее называем – болезнь. Хворь слишком мерзкая и постыдная, чтобы произносить ее имя. Я помню горстку моряков, которые пали от нее во время моего первого плавания. Изо рта у них воняло живой мертвечиной. Их внутренности трещали при ходьбе, если они вообще могли ходить. Было ужасно, когда палубный матрос по имени Хью сидел на кормовой палубе и рыдал по причинам, которые не мог объяснить, и его спустили вниз, где он умер через час.

Доктор Гудвин, видя мое расстройство, велел мне каждый день приходить за солодовым суслом, которое предотвратит распространение болезни. И еще, добавил он, скоро мы причалим к острову Святой Елены, где я смогу упереться ногами в землю. Болезнь, сказал он, – это способ организма скорбеть по земле. Как бы мы ни стремились в море, земля – наш дом.

Я принимаю его слова близко к сердцу. Мне не стоит беспокоить других своими страданиями.

* * *

25-е. Поймали юго-восточный пассат. Приятная погода.

26-е. Легкий утренний ветер с севера. Аббас первый указал на небо. Мимо летел голубь – возможно, видя нашу потрепанную компанию и удивляясь, чему мы так радуемся.

27-е. Видели очертания острова Святой Елены, западнее северо-запада.

28-е. Встали на якорь у долины Сент-Джеймс на острове Святой Елены. Я втягивал запах земли в легкие, пока они не перестали вмещать его. Хвала Богу на небесах.

* * *

29 ноября 1802 г. Я не знаю, как описать этот день – день, который начался надеждой, а закончился таким разочарованием.

Остров Святой Елены – это остров двух вулканов, между которыми зажат Джеймстаун. С башен красивого каменного форта развеваются английские флаги. Я стоял на берегу и просеивал сквозь пальцы черный песок. Никогда прежде не видал ничего подобного.

Днем мы пополнили запасы воды и провизии, а в оставшиеся несколько свободных часов исследовали остров. Маркс и Банн предпочли остаться в Джеймстауне и испытать свою мужественность со Святыми – так они называют местных шлюх. (И они правы, ибо любой, кто переспит с этими двумя, должен быть канонизирован.)

Ночью капитан Норткоут разрешил нам развести костер на берегу, пока он и его офицеры будут ужинать на фрегате Его Величества Граф Хау.

Сначала мы очень хорошо проводили время, наполняя его музыкой, рассказами и араком, крепким спиртным напитком из сока пышных зеленых деревьев. Я уговорил Аббаса сделать глоток, и он сделал: сначала неохотно, потом с возрастающим интересом. Вскоре у него выступили слезы на глазах, его начали переполнять чувства. Он говорил о том, как всегда трудился в одиночестве или почти в одиночестве. Что никогда не чувствовал себя частью чего-то такого великого, как корабль, частью тела с таким количеством органов. Как он будет скучать по нам! По Гриммеру с его переваливанием с ноги на ногу и жалобами на люмбаго. По капеллану с его трепетными молитвами. Я сказал Аббасу, что утром он не будет скучать по нам, потому что похмелье займет все его внимание.

Аббас схватил меня за предплечье:

– По тебе, Томас, по тебе я буду скучать больше всего.

Эти слова отрезвили меня, как и все его последующее признание, которое до сих пор он держал при себе.

Он сказал мне, что намерен разорвать свой контракт с достопочтенной Ост-Индской компанией и дезертировать, как только мы прибудем в Дептфорд.

Что он намерен отправиться во Францию.

Что он никогда не хотел