– Еще бокальчик, сэр? – Рум подлил ему виски.

– Бог знает, чего еще она наприобретает к тому моменту, как я вернусь.

Полковник Селвин имеет привычку говорить о ней довольно резко, но в такие моменты, как сейчас, когда он тихо выбирает между жемчугом и подвесками, Рум задается вопросом, не побаивается ли муж своей жены.

Есть вещи и пострашнее, думает Рум, глядя на грозовые облака, готовые в любой момент взорваться.

* * *

Полковника Селвина вызывают к столу наградной комиссии и предлагают на выбор либо серебряную шкатулку с филигранной отделкой, усыпанную полудрагоценными камнями, либо два наконечника шеста от паланкина из позолоченного серебра, отлитые и отчеканенные в форме тигриных голов. Полковник Селвин наклоняется, рассматривая каждый предмет. Он представляет, каким будет первый вопрос леди Селвин, когда он подарит ей шкатулку или наконечники шеста: «Что еще было? Что получили другие?» А потом она будет сетовать, что после тридцати трех лет брака он недостаточно хорошо ее знает, чтобы подарить ей то, что она действительно хочет, – предмет, пронизанный подлинным вкусом и драматизмом.

– Полковник? – говорит призовой агент, занося ручку над учетным журналом.

Полковник Селвин осматривает предметы на платформе позади распределителей наград. Бирюзовая брошь: нет. Разбрызгиватель розовой воды, что бы это ни было: нет. Телескоп и футляр?..

– А как насчет этой штуки? – спрашивает он, указывая на огромную деревянную скульптуру тигра, пожирающего человека.

* * *

– Музыкальный тигр? – сморщившись, говорит призовой агент. – Зачем, это всего лишь дерево и клей. У нас тут есть…

– Шкатулка и наконечники шестов, да, знаю. Откуда берется музыка?

Призовой агент выдыхает через ноздри.

– Аллан, – обращается он к распределителю наград за соседним столиком, – откуда берется музыка в Музыкальном тигре?

– Мне кажется, у него внутри орган, – отвечает Аллан.

– И он принадлежал Типу? – уточняет Селвин.

– Аллан, он принадлежал Типу? – переспрашивает призовой агент.

– А кому еще? – говорит Аллан, но видя, как Селвин нахмурился, меняет тон. – Простите, сэр, это было обнаружено в Мюзик-холле. Примитивно, если хотите знать мое мнение.

– Я возьму его, – говорит Селвин. – Музыкального тигра, а не наконечники шеста или что у вас там еще.

И вот за верную службу в англо-майсурских войнах комиссия награждает полковника Горация Селвина подарком – Музыкальным тигром, одна штука. Чем дольше Селвин смотрит на Музыкального тигра, тем больше он доволен. Его жена обожает рассказы о крестоносцах, маврах и рыцарях, о крови и трагедиях. В кои-то веки он чувствует себя на шаг впереди нее.

Это чувство продлится недолго, потому что через две недели он умрет от дизентерии и будет, согласно его собственному пожеланию, кремирован.

Рум доставит его останки леди Селвин, вместе с мундиром, серебряной медалью, полученной в битве при Серингапатаме, и деревянным ящиком такой тяжести и размеров, что на одно бредовое мгновение ей покажется, что внутри сидит ее муж, готовый выскочить и удивить ее.

* * *

Для оценки книг Типу потребуется время. Они хранятся в библиотеке, тусклой и затхлой комнате в юго-восточной части верхней галереи. Библиотека заставлена сундуками, а сундуки заполнены книгами: тысячи томов в изящных кожаных переплетах, выполненных по его приказу. На большинстве книг стоит имя их ограбленных владельцев, королей Декана и Карнатика, поверх их печатей – печать Типу. Команда муншей[44] листает страницы, переводя заголовки. Из четырех тысяч томов библиотеки восемьсот будут отправлены в Лондон и Калькутту.

Но что случилось с оставшимися рукописями, которые в плохом состоянии, без обложек и авторов? С руководством по садоводству или верховой езде, советами, записанными у смертного одра, мемуарами знатных женщин, заключенных в зенане? Как насчет поэзии Хафиза и Фирдоуси? Персидских трактатов по магии? Что с хрониками придворной жизни, тетрадями по ракетостроению и ботанике? Антологиями молитв и заклинаний, старыми Коранами, изложениями раг и рагин[45]? Можно смело предположить, что большинство из них сгорит в огне, когда десять лет спустя Уэлсли прикажет разрушить личный дворец Типу.

* * *

Прошло три дня после осады, трупы складывают на телеги и тащат к реке.

Сепаи упорно работают над расчисткой территории, хотя это кажется непосильной задачей: так много тел, наваленных на другие тела, руками обхватывают шеи друг друга – целый океан мальчиков и мужчин.

Наступает вечер. Самый младший сепай, шестнадцатилетний мальчик, работает быстро и уже не повязывает нос тряпкой, потому что запах проник повсюду. Он чувствует этот запах, когда спит. Вероятно, думает он, обхватывая две узловатые лодыжки трупа, он будет чуять этот запах вечно. Так же, как вечно будет видеть эти лица, бездонные глаза, распахнутые глотки.

Лодыжку, покрытую пушком. Неровности на ногтях. Ястреба, освобождающего человека от кишок.

Наблюдать такое и не испытывать ни страха, ни ужаса, ни даже содрогания – вот что такое быть проклятым. Сепай наклоняется, поднимает, тащит – и уносит с собой чувство обреченности, зная, что он никогда не вернется оттуда, где сейчас находится.

Держась руками за узловатые лодыжки, сепай отклоняется назад.

Останавливается. Бросает лодыжки. Смотрит.

Там, у Делийских ворот, пошатываясь, с поля тел поднимается джинн. Джинн слишком далеко, чтобы его можно было рассмотреть в деталях, но что еще это может быть? Джинн в облике невысокого молодого человека.

Джинн на мгновение замирает на месте. В угасающем свете дня сепай не может понять, смотрит ли джинн на него.

Сепай никогда раньше не встречал джиннов, но его лучший друг детства был очень верующим; друг рассказывал дикие истории о том, на что способен джинн: он может залезть тебе в ноздри, завладеть твоим телом, убить тебя изнутри.

Сепай набирается храбрости. Он шикает на джинна, отмахивается от него обеими руками.

К его удивлению, джинн отворачивается и хромает в сторону Делийских ворот. Сепай смотрит, сначала с облегчением, потом с сомнением; его друг ничего не говорил о хромых джиннах.

Может, джинн, а может, и не джинн, думает он. Может быть, то, что он принял за джинна, на самом деле человек. Человек, который три ночи пролежал под трупом, безмолвный, но живой, мучимый жаждой, сосущий дождевую воду из луж, ходящий под себя, теряющий сознание, приходящий в чувство и ждущий момента, чтобы встать.

Но кто поверит в такое?

Сепай смотрит, как фигура исчезает в Делийских воротах, и радуется, что ее больше нет, хотя и уверен, что она появится опять – в другом месте, в другом обличье.

Дневник моего пребывания в жидком мире

Наблюдения и приключения моряка Томаса Беддикера

Июль 1802. Говорят, у англичан врожденная любовь к морю. Некоторые утверждают, что это связано