сделал свое дело и выжил.

Они говорят об армии Харриса: двадцать одна тысяча человек, марширующая из Веллора в сторону Майсура. Они говорят о шестнадцати тысячах английских солдат из Хайдарабада, готовых соединиться у Амбура. Не говоря уже о силах Тричинполи, движущихся с юга.

Они обсуждают ночную атаку, кражу пушек, наступление легкой кавалерии на спящего врага.

– Но как эта партизанская тактика остановит такую многочисленную армию? – говорит Пурнайя.

– Половина их армии – это взводы волов, – говорит Гаффур, на его усах каемка пахты. Типу проводит по своим усам, но Гаффур не понимает намека. – Со своими верблюдами, поварами, женами и детьми они двигаются так медленно, что дожди их обгонят.

– Будем надеяться, – говорит Пурнайя.

Гаффур реагирует на замечание Пурнайи судорожным движением губ. Сердитым движением. Движением, которое говорит: «Я не доверяю тебе».

– Нам нужно только мешать их продвижению. Сжечь весь корм до того, как их лошади до него доберутся.

– Я могу следить за передвижениями Харриса, – говорит Пурнайя. – Я и Саид Сахеб.

– Нам не нужны наблюдатели, – говорит Гаффур. – Нам нужны воины. Верные воины.

Пурнайя ничего не отвечает, будто намек Гаффура незамеченным проплыл мимо него. (Конечно, мимо Пурнайи ничего не проплывает; он просто отточил искусство делать вид, что не слышит.)

– Генерал, – говорит Пурнайя, – у вас пахта на усах.

Генерал сердито вытирает усы.

И начинается спор, в котором Типу не заинтересован. Он сосредоточен на остатках трапезы. Белая салфетка аккуратно сложена рядом с тарелкой, но рядом с чашкой салфетки нет. Была ли салфетка, когда чашку принесли? Он не помнит. Он уже допил чай. Он не может вспомнить, была ли чашка накрыта белой салфеткой, когда ее принесли.

– Эта чашка была накрыта, когда ее принесли? – резко спрашивает он.

Пурнайя и Гаффур смотрят на него, потом на чашку с чаем, которая так приковала внимание Типу.

– Да, была, – говорит Пурнайя.

Типу кивает. Кажется, пронесло. Гаффур поворачивается обратно к Пурнайе, когда Типу говорит:

– А дегустатор – как его зовут?

Гаффур ухмыляется.

– Зачем Тигру Майсура знать имя какого-то ничтожного дегустатора?

Типу смотрит на Гаффура, который замолкает.

– Потому что мне это нужно.

Пурнайя сообщает Типу имя: Рияд.

– А этот Рияд, – говорит Типу, – сколько лет он с нами?

– Не меньше десяти. Его нанял управляющий императорской кухней, который, как известно Падишаху, имеет безупречную репутацию и требует того же от всех кухонных работников, которых нанимает.

Типу позволяет своим гостям продолжить обсуждение военной стратегии. Но втайне он думает о своем отце, который чуть не погиб от отравленной еды в Беднуре, городе, который он захватил, но не покорил. К полудню следующего дня, чуть выздоровев, Хайдар собрал своих людей и отправился обратно в столицу, где он мог есть еду, приготовленную теми, кому он доверял. После себя в Беднуре он оставил триста мужчин и женщин, предполагаемых заговорщиков, повешенными на городских воротах.

* * *

Завтра Типу отправляется в Маддур; оттуда он двинется на восток и застанет врасплох генерала Стюарта.

Сегодня он прогуливается в Дариа Даулат Багх. Вдоль дорожки растут кипарисы, дающие тень. Вот гранатовое дерево, усыпанное плодами. А вот более экзотические деревья, яблони и персики, упорно не желающие зацветать. Он советует Раджа-хану пересадить яблоню и персик на более тенистый участок. Они идут дальше – через травы, орхидеи и пурпурное буйство гортензии.

Дойдя до дальнего конца аллеи, Типу оборачивается и смотрит на дворец. Он представляет себе стадо красных мундиров, трамбующих тропинку. Он воображает дворец, пылающий за кастрированными колоннами, и дождевые деревья, дрожащие от страшных видений, – единственные, кто устоял на месте.

Это мятежные мысли, предполагающие его собственное поражение.

Но он должен подготовить себя к такой возможности.

Также он занимается подготовкой города. Ганджам эвакуирован. Мужчины призваны в армию, их семьи отправлены в другие районы Майсура. Опыт не имеет значения. Он призывает на войну тех, кто умеет и не умеет воевать: поваров, кузнецов, плетущих корзины, четырнадцатилетних мальчиков, мужчин, которые держали в кулаке только инструменты своего ремесла. Он приказал побелить все стены форта, стереть все карикатуры на случай, если англичане возьмут форт штурмом и ему придется заключать новый договор. Чучела со свиными носами не помогут в таком деле. Не поможет и механический тигр, впивающийся в горло англичанина. Но он должен остаться там, где есть, в Раг-Махале. Пусть они увидят всю степень его ненависти, если доберутся до его стен. Пусть знают.

Он крутит рубин на мизинце, кольцо свободнее, чем обычно. В последние дни у него пропал аппетит, а во сне его преследуют тревожные видения о предателе-евнухе. Том самом, который помогал Зубайде Бегум. Во сне евнух стоит в чане с водой до подбородка, его руки скованы за спиной – именно так он, вероятно, и умер. Во сне именно Типу оправдывается перед евнухом, признавая, что да, он совершал жестокие поступки, много жестоких поступков, но разве жестокость не является условием войны? И разве не очевидно, что если мы уступим назарянам, их жестокость растянется на века, их сапоги будут вечно на нашей шее, а каждый наш вздох станет вкладом в их заморские богатства?

Но евнух не поднимает головы.

Типу берет в руки рубин, который, как говорят, рассеивает сомнения в себе. Вслух он говорит:

– Они сделают из нашей мечети конюшню.

Раджа-хан осторожно спрашивает:

– Кто, Падишах?

Типу бросает на него косой взгляд, ожидая, что Раджа-хан повторит то же, что говорят все: что дожди придут рано, что река поднимется, что англичане утонут, пытаясь переправиться через нее. Но вместо этого Раджа-хан неожиданно отводит взгляд от глаз хозяина и смотрит в сад.

– Если они еще не съели их всех.

– Съели?

– Это правда, Падишах, язычники едят лошадей.

– Они не едят лошадей.

– Я слышал, что они делают со своими лошадьми и другие вещи.

– Раджа-хан! – говорит Типу тоном легкого порицания. Но впервые за долгое время он усмехается.

* * *

После катастроф в Маддуре и Малавалли Типу стали сниться дурные сны. Чтобы отогнать их, он находит утешение в строфе, где Аллах говорит Мухаммеду через архангела Джабраила: Мы создали человека для тяжелых трудов и испытаний. Неужели он полагает, что над ним никто не властен?

Как только Типу поднимается со своего молитвенного коврика, его пронзает боль в колене, бледная тень той первой боли, вызванной вражеским мечом. Он стоит, уперев руки в бедра, и глубоко дышит. Ты создан, чтобы быть смиренным, думает он. Ты создан для этой боли.

Этот удар мечом он получил в Малавалли. Сначала все шло хорошо, ранним утром он и его войско пробирались сквозь джунгли. Они разделились на две половины и затем одновременно атаковали Монтрезора с тыла и с